Оля Зверева - Я шагаю к Маяковке. Вместо Горького Тверская

Снова манит лето в любовь.
Про меня забыл грустный дождь.
С милым на свиданья хожу.
С солнышком весёлым дружу.

Я всегда с ним буду дружить.
По аллеям в парке бродить.
Радоваться солнечным дням,
Будет вместе весело нам.

Шипит Садовое кольцо, троллейбусы ползут.
Оденет маску на лицо усталый странный шут.
Тихонько сядет у окна, задумчивость в глазах.
И я придумаю сюжет о солнечных шутах.

Пылит Садовое кольцо, а я уже в саду,
И подает весёлый шут шампанское во льду.
Мне улыбается мой паж, а я беру фужер.
Снимает маску для меня галантный кавалер.

Ползёт Садовое кольцо, троллейбусы стоят,
Преображается лицо людей, сидящих в ряд.
А мы с загадочным шутом танцуем менуэт,
И он влюбляется легко в предложенный сюжет.

Стоит Садовое кольцо, троллейбус – тронный зал.
И пассажиры, как один, включились в карнавал.
Выходит шут, исчез бокал, и прерван менуэт.
Сидит тихонько у окна задумчивый поэт.

Бежит Садовое кольцо, троллейбус в парк спешит,
В витрине бледное лицо, и манекен молчит.
Чтоб не грустил – и для него я напишу сюжет.
И с ним Бульварное кольцо станцует менуэт.

Луна повисла над Тверской, волшебный дарит свет.
Не спит Бульварное кольцо, танцует менуэт.

Модельные туфли идут по паркету,
Красивые платья небрежно надеты,
Накинуты будто бы на манекены,
Которые, вырвавшись в новое утро,
В июльский рассвет из гламурного плена,

Шагают в безличье московской подземки,
Оставив бездушной витрины неоны.
Их шик растворяют во встречном потоке
Цветистые ситцы, шелка и шифоны.

Бесцветные маски задумчивых мимов,
Едва различимы в толпе равнодушной,
Устали скрывать свои лица под гримом,
В метро, как в витрине, – и тесно, и душно.

О, сад эфемеридный! О, рай! – Долгожданный.
Нам жизнь обещали улыбки влюблённых,
Стоявших в обнимку под клёном зелёным,
Смотревшим с восторгом на царство неона.

Модельные туфли идут по паркету,
Красивые платья небрежно надеты.
И серые лица, безликие маски
Выходят навстречу слепящему лету,
А мимы спешат разбросать свои краски,
И лица раскрасить гримасами смеха.

Цветистые ситцы, сатины, батисты,
Шелка и шифоны – всё в радужных красках.
Весёлые лица толпу осветили,
И мимы снимают безликие маски.

Высок, красив, умён, как франт одет.
Боготворит меня, как орхидею.
И я пишу, пишу ему сонет…
Но о любви своей сказать не смею…

Проходит день, проходит ночь, рассвет,
Опять строчу стихи, прочесть не смею.
Иду, бегу, сомнений больше нет,
Преподнесу на память орхидею.

Тихонько от любви к нему сгораю,
И, наконец, с письмом красный конверт
В почтовый ящик смело опускаю,
А в том конверте дивный мой сонет.

Проходят годы без любви и я,
Сгорев, вдруг о любви сказать посмею.
Последний всхлип, последний вдох, и мне
Доставят к изголовью орхидею.

Высок, красив, опять как франт одет.
Стоит с большим букетом на Бродвее.
Пусть нет меня, но как хорош портрет —
Лицо цветочной лавки «Орхидея».

Ну что опять не так!?
Вас не понять,
То над землёй парите-не унять!
То в горестном раздумье на пленэре,
мечтаете о статном кавалере.

Иль враз – оцепененье!
Иль бездумно торчите
в пробках эстрады шумной.
Чтобы отыскать причину наважденья,
Я забегу на чай к Вам в воскресенье.

Ну что не так?
Ах! Я не та персона?!
Я принесу для чая два батона
Из булочной, что на углу Тверской.
И будет хорошо болтать со мной

О будущей весне с капелью звонкой,
О рыжей чёлке ветреной девчонки,
О новой фотовыставке в июне,
А старый пёс, роняя грустно слюни,
Украдкой съест «Овсяное» печенье.

Так забегу на чай? Жди в воскресенье.