Андрей Козырев - Вращение Земли. Избранные стихи

Ничей, одной лишь музыке послушный,
Он вслушивался в ритмы тёмных нот.
Стихи текли, угрюмо-равнодушны
К тому, что их поэт вот-вот умрёт.

Стихи текли, и музыка звучала,
И не прощали боги ничего,
И жизнь пошла на новый круг сначала,
Но не к нему, не к нам и без него.

Так! Жизнь прошла, но сердце не простило
Ту канитель, ту сладостную гниль, —
Любовь, что движет солнца и светила
И нас попутно обращает в пыль.

1

Наш мир стоит на Боге и тревоге.
Наш мир стоит на жертве и жратве…
У жертвы, выбранной жрецами в боги,
Перевернулся космос в голове.

Его холстов бессмертные ошибки —
Зрачка безукоризненный каприз:
Плывёт над садом облако улыбки,
И в облаке струится кипарис.

Пылает ухо в пурпурном закате,
Кровь виноградников пьянее книг,
И пузырится звёздами хвостато
Ночного неба чёрный черновик.

Сухой голландец, тощий и небритый,
Сам для себя – дурдом, дурман и страх,
Взирает на подсолнечье с палитрой,
Сжимая трубку старую в зубах.

Он слышит сердцем звуки небосмеха,
Он ловит кистью Божий смехолуч,
И ухо отзывается, как эхо,
В ушах листвы и в раковинах туч.

Он совершит святое разгильдяйство —
Мазком к холсту пришпилит высоту.
Джокондовское снится улыбайство
Подсолнухам, врисованным в мечту!

Звенит над храмом небо колокольно,
Чтоб нам зрачки от скуки протереть,
Но всё же вечно смотрим мы – невольно —
Туда, куда так больно нам смотреть!

Прозрачная идёт по склону лошадь,
И жалуется ей сквозь холст Ван Гог,
Что башмаки его устали слушать
Рассказы неоконченных дорог…

Творец в сверкальне сна полузеркален.
С холста струится солнечная кровь.
Мозг гения прозрачно гениален,
И сквозь мозги сквозит сквозняк богов!

2

Вот он идёт – не человек, – дурман,
Дурман небес, чудачества лекало.
Он пьян, давно упал бы он в бурьян,
Когда б за крылья небо не держало.

Он пьян, но не от нашего вина,
А от другого, – горше и суровей.
Кровь виноградников всегда красна,
Как солнце, конопатое от крови.

Он пил всю ночь глухой абсент легенд.
Полынный вкус небес во рту дымится.
Абсент легенд – священный элемент,
Он миражам даёт черты и лица!

А рано утром, только он проспится,
Увидит Бог, живой в его зрачке,
Как солнце сквозь подсолнухи струится,
Бушует, пляшет в каждом лепестке!

Пусть барабанит в жилах кровь-тревога,
Пусть грают птицы, небо вороша, —
Подсолнечье – вот небеса Ван Гога!
Подсолнухи звенят в его ушах!

Художество не худо. Всё – оттуда,
Где метеор – взамен карандашей.
Да, вот такая амплитуда чуда —
От неба до отрезанных ушей!

Прогремело под небом лиловым,
Полыхнуло в прозрачной листве,
Пронеслось в полумраке багровом,
Раздробилось в зелёной траве.

Растворилось в тиши заповедной,
Промелькнуло словцом в пустоте,
Стихотворною строчкой победной
Задержалось на белом листе.

Пронеслось над затихнувшим залом,
Пролилось неслучайной слезой,
Отпечаталось в сердце усталом,
Взорвалось в разговорах грозой.

Отложилось обидой глубокой,
Поползло стоязыкой молвой,
Зашумело стозевно, стооко,
Всколыхнулось восставшей толпой.

В сотне сплетен глухих отразилось,
Унесло и любовь, и покой,
В грудь поэта свинцово вонзилось
Белым утром над чёрной рекой.

По народам прошло возмущеньем,
Пролетело по миру войной,
Пронеслось алым всадником мщенья
Над голодной и нищей страной.

Заслонило сиянье рассвета,
Опалило и город, и дом,
И грибом поднялось над планетой,
И несмело затихло потом.

И – вспылило под небом лиловым,
И – сверкнуло в истлевшей листве,
И – промчалось во мраке багровом,
И – рассеялось в чёрной траве.

Как безумец, на пороге рая,
Плача, хохоча, крича, любя,
Он вертелся, тлея, выкликая,
Пламя изгоняя из себя.

Он постиг все тайны без предела,
И, пронзив рассудок сей насквозь,
Позвоночник вышибив из тела,
Сквозь него прошла земная ось.