Владимир Леонов - «Я родился в России». Юрий Бернадский

Слово для Ю. Бернадского, как «мощный фактор пораженья» «обладать должно ударной силой». Жажда самовыражения, движения, самовозгорания. В нем – сила страсти пушкинского Алека, изгнанного из цыганского табора, и свод мольбы и душевных поисков лермонтовского Демона, и печаль Овидия, некогда изгнанного из Древнего Рима в заброшенные степи на черноморский берег.

Накал страстей, полных душевного огня – этого пьянящего шипящего словесного изобилия, – поневоле сам читатель начинает думать образами и выражаться стихами:

Бернадского невозможно повторить, «к ак невозможно поймать шапкой ветер или откусить зубами кусочек от весны ». (Д. Померанцев) Его нужно принимать целиком. Или же не принимать вовсе – « Со мною рядом у костра ложится // Ночь, властвуя пока»

Контрастный, ироничный, протестный. Сильная, победительная поэтическая речь, как безудержный галопирующий клинч, на всём скаку врезающийся в постную унылую явь, ярмарку человеческого тщеславия, сбивающий её с ног и топчущий копытами своего «смысла» жизни, проникновенного и понятного – « За пазухой не прячу камень…»

Вновь взвинтивший накал страстей до страшного нерва и поставивший ребром проклятые вопросы принца датского: быть или не быть, любить или убить, простить и отпустить или же покорно умереть—уснуть: «Впадая в унынье… нет, не грешу, // А лишь наполняюсь печалью»

Цокающее стаккато каблуков – слов порождает нервную дрожь, такую тонкую и грустную, местами – до горечи. Весёлый – напоказ – стоицизм и сдержанная мужественная грусть и деликатная рассудительность, признающая константу бытия – «голые амбиции лучше пышных одежд уныния и богатой глупости» :

Возвышенный романтизм и бездна падений – все вместе и рядом, способы поэтического оформления пороков и добродетелей современности под личным, бернадским, бинокулярным присмотром, обнимающие целые области жизни во всех ее поразительных и предельных контрастах. И, утверждающей, в отличие от Фрейда и иудейских заклинателей, что задача сделать человека счастливым все-таки входила в план сотворения мира:

В таком блистательном поэтическом пафосе Бернадского нет места черно – магическим неврастеническим ритуалам, сластолюбию умалишенного, индюшиного хвастовства и отсутствует напрочь некий конспирологический комплот. Его душа представляет собой поле битвы, где непреодолимая тяга к языческой обнаженности, нескромной наготе вещей купируется евангельским целомудрием:

На таком распятом ристалище протуберанец его мистической, колдовской воли превращает жизнь в радугу с разноцветными камнями и каждый обращенный им адепт видит в ней свой камень – индивидуальный проект под названием Я».

В том проекте клокочет буйный призыв поэта к «слабым детям рода человеческого» сбросить с себя ярмо корысти, обузу тщеславия, вырваться из аркана зла и обид: « Ведь все равно в тот мир предстанешь неимущим» (О. Хайям); с толком истратить наличность – нашу жизнь,…«иб о в черную глину превращает людей небесный свод» (он же).

По версии поэта, наша жизнь должна быть слаще славы и прекрасней молитвы ханжей: « Счастье редко снисходит до того, чтобы стать ступенькой жизни»: и не в постах и молитвах, бабских заговорах и приворотах искать спасенья спасенья, а в любви, возбуждая очень основательную зависть: «С ловно птица небесного рая – любовь» (О. Хайям); и пусть другие строят себе хрупкие жилища из глины, а мы должны жить в замке, и наша задача – добыть для него камни, ведь столько стоишь, сколько сделал. А потому нам надо действовать без промедления и это избавит нас непременно от страха и лени :