Владимир Леонов - «Я родился в России». Юрий Бернадский

Немалое место в творчестве Бернадского занимают поэтические размышления о явлениях высоких и вечных – Боге, вере, душе, противостоянии Добра и Зла, сущности и смысле бытия, добродетели и греховности, о существовании за гранью бренного мира… Многие из таких стихотворений несут на себе печать его самобытности и дарования:

Это происходит потому, что он вынашивает и растит их в себе, как моллюск жемчуг: «своих границ не ведает мысль поэта», пронзительные своей парадоксальностью выражения, обволакивающие его стихи в воздушный искрометный мираж – и я, читатель, вылетаю, как ошпаренный, из демонической кипящей лавы гротесков и контуров левиафанского сюрреалистического измерения, – словно побывал в колоссальной воронке Дантова ада из картины Боттичелли или примерил рубище, сшитое из смертных грехов:

Стихи – как невероятная энергетическая волна. Она накрывает тебя мифологемой о спасении Персеем красавицы Андромеды от чудовища. Силой дерзости, рожденной на пределе человеческих возможностей. Силой взрывной, побеждающей смертную Медузу Горгону. Стихи словно сошли издалека – картины «Рождение Афродиты» – в наш век, чтобы подарить ему удивление, нежность и ласку, гордо восстать в тумане, предчувствуя идеалы…

Поэт всецело держатель гармонии формы и содержания. Благодаря чему и достигает выразительного художественного эффекта «очарования пластикой душевных переживаний» – …растворение многовековых иллюзий в пламени вечности: «//Тишина Всепоглощающего Одиночества// …закат, который растекается по небесам алыми тонами» (авторское…).

Бернадский, в образном прочтении, – «лепит в себе Бога и дьявола// …потаенно плачет о венке лавровом» И, главное для его душевной устойчивости и эстетической самодостаточности – «я хотел бы, чтоб осозналось и ушло все ложное».

Таким способом поэтической рифмовки, глагольным моноримом, поэт усиливает и подчеркивает проходящую духовную нить, связывающую все стихи – «а я хочу… тихо сесть у вечерней реки рядом с костром и не дергаться в своей амбициозной иллюзии » (авторское…).

Родина милая, отечество, рождение и смерть, высокое и вечное, любовь и непреходящие человеческие ценности, свет – как друг человека и богов, звездный интерьер ночной атмосферы, полное бытие природы… – для поэзии Бернадского вопросы стержневые, архаичные и традиционные, как свойственные русской лирике в целом. В их окружении поэт чувствует себя комфортно и уверенно, пропитывая этот громадный пласт русской словесности великолепным вальсированием редкой индивидуальности мыслей, слов, мифологем:

Да! Ю. Бернадский, словно Ганимед, выливает на головы современников полный ковш этот магического напитка, «амбрози» – под названием «русская словесность» – с его мифологической функцией давать вечную молодость и бессмертие, тем самым превращая русский язык в исповедь народа.

Он пишет изысканно, как Бальмонт и автор «шабли во льду…» М. Кузмин, с глубиной мысли, как Достоевский, накалом страстей и идеалов «оссианских», как у Лермонтова; драматизм жизни берет от Толстого, покаяние – от Ахматовой, у него – простота строф от Цветаевой, сложность чувств – от Блока.

И, конечно, звенящие небесным хрусталем лирические строки Бернадский впитал от Пушкина.

Все, что выходит из-под пера Бернадского, становится сияющим зерном, перлом. Он – сын гармонии. Он никогда не находится на поводке у Провидения: ни у умалишенных сановников и помешанных на интригах бомонда, мейнстрима, ни у хвастливых собратьев по промыслу, ни у льстивых медиа—князей.

Бернадского создал сам Бернадский. Та его часть, которая получила право называться божественной Индивидуальностью: