Владимир Холодок - Плыл по морю хариус

Он кверху вскинул морду,
а я уткнулся в пол.
И он остался гордый,
а я смурной ушел.
Я не люблю злословья,
но должен быть конец.
Ведь даже кот в торговлю
подался жить, подлец.

Месяц свои блёстки
в городе развеял.
Мчусь по перекрёсткам
с дальним светом хлёстким,
за рулем трезвею.

Выпала дорога
дальняя на дачу.
Маша-недотрога
смотрит так нестрого,
с нею и лихачу.

Припев:
Травмы, травмы старые успели
подзабыться и подзалечиться.
Снова я в машине каруселю,
вот и дача нам навстречу мчится.

То была не дача,
а рефрижератор…
Руль исчез куда-то,
а в руках – горячий,
смятый радиатор.

Припев:
Травмы, травмы новые на теле.
Вот и пульс подводит, окаянный.
Снова я в машине каруселю…
Красный крест на ней?
Иль деревянный?

Все карманы – наизнанку,
но купил автомобиль.
Я машину, как цыганку
молодую, полюбил.

Счастье – сидя за баранкой,
запах кожаный ловить.
Столько тыщ вложить в цыганку –
как её не полюбить?

Я любил капот и крылья,
в них глядел, как в небеса,
и ногой стучал несильно
по баллону колеса.

Как в цыганкиных глазищах,
в фарах целый мир блистал,
я с восторга влез под днище –
весь кардан исцеловал.

От любви такой обильной
у меня прошибло пот,
и зажал автомобильный
я в объятиях капот.

Гладил бритою щекою
лобовое я стекло,
и подхлынуло такое –
аж в ботинок потекло.

Сел за руль я, чист и светел, –
трогай, милая моя,
хоть цыганка – вольный ветер,
а послушалась руля.

Только метров через триста
я опять к ней воспылал,
завернул в лесок тенистый –
всю ее исцеловал.

Пять проехал километров,
будто бес в меня залез –
через каждые сто метров
заворачивали в лес.

День когда лишь начал гаснуть,
Я очнулся – хвать-похвать –
для меня совсем неясно,
где ж машине ночевать?

Даже страсти поостыли,
опасеньям нет числа,
но любовь осталась в силе,
только ревность возросла.

Мимо милой ходят люди,
кто к ней близко подойдет –
закрываю сразу грудью
лобовое и капот.

Ладно, ставлю у подъезда,
где опавшая листва;
я читал в решеньях съезда,
что не будет воровства.

Лёг в квартире – ужас снится,
что в машине на дворе
чья-то блещет поясница –
ходят воры на воре.

Просыпаюсь спозаранку –
вся изорвана кровать.
Столько тыщ вложить в цыганку –
как её не ревновать?

Но сбылись мои опаски,
мои глазки – в десять слёз,
нет в багажнике запаски,
фары нет и всех колес.

Мы лежали – два подранка,
я визжал, впадая в раж.
Я люблю тебя, цыганка,
я куплю тебе гараж.

На кишку надел бандаж,
побежал искать гараж,
хоть и был я весь разбитый и болезный.
Но гараж спасет от краж,
он машине, как блиндаж,
на запорах, на замках и весь железный.

– Эй, хозяин, дашь не дашь
мне за тысячу гараж?
Заиграла на губах его ухмылка:
– Мало дал, а много хошь –
цены прыгают, как вошь.
Сторговался я за две и плюс бутылка.

Руку к сердцу приложа,
бед хлебнул от гаража,
потому что гаражи, как филиалы
ресторанов и блатхат,
где сплошной матриархат,
где нарушены морали идеалы.

Я, как птица о двух крыл,
подлетел, гараж открыл,
только сразу ошарашен был и скован –
в уголке сидят две девки,
а хозяин без издевки
мне сказал, что, мол, гараж укомплектован.

Я сказал, раскомплектуй!
Девки в голос – вот те х-хрен,
к гаражам мы этим с детства приобщились,
ты нас просто накорми
и слегка опохмели,
что мы зря сюда с Химмаша притащились?

Это что же, на свои
накорми и напои?
Но – традиция, тут некуда деваться.
Я вина им притащил,
но, видать, переборщил –
девки начали зачем-то раздеваться.

Не нужна мне ни одна,
а с двумя совсем хана,
за подмогой побежал в гараж к соседу.
У соседа в гараже
тоже девки в неглиже,
он сказал, пересиди, пока уедут.

Заодно мне подсоби,
вишь, какие особи,
я смотрю, ко мне подсела, точно, особь.
Намекнула про любовь,
но, как Ленин и Свердлов,
не позволил я моральных перекосов.