Владимир Холодок - Плыл по морю хариус

Жена тащИт меня на юг:
– Там мама на Кубани-то!
– Там юг – горячий, как утюг,
и бабам не до бани там.

Там веет ветер-суховей,
пески пуржат метелями,
там задохнулся воробей,
хоть был и не с похмелья он.

Там даже ночью вся земля
паяльной дышит лампою,
и липнет к носу простыня,
как будто черти лапают.

А днем – потничка, пупыри,
не буду даже выше гнуть.
Сотрёшь все тело, хоть ори,
и шаг шагнуть – не вышагнуть.

А счастье – ты поленом лёг,
берёсту-кожу солнцем бьет.
Сгорел, потух, как уголёк,
остался лишь один хребёт.

Ползёт, бывает, раз иной,
тарантул ли, фурункул ли,
тут схоронишься за женой,
кричишь: – Ату его! Коли!

И ведь возьмёт и уколёт,
истопчет до убитости.
Как птицу видно по полёт,
так жён – по ядовитости.

А знаменитый Краснодыр?
Базарная провинция!
Дельцам там нужен Мойдодыр,
отмыть – и всех в милицию.

Однако я люблю Тамань,
там радостно и боязно,
там даже чайки сквозь туман
кричат, как из-под поезда.

И есть Азовский водоем,
так море называется,
неплохо там, когда вдвоём
вам с кем-нибудь купается.

Чем привлекателен Сенной?
Что сена нет ни грамма там –
сгорает всё уже весной,
а почтальон – неграмотный.

Там в Керчь за харчем ездят все,
в Темрюк за пивом тянутся,
а пиво, как моча в росе,
нисколько мне не глянется.

И вот в такую тундру я
опять поехать вынужден,
я на крючке жены, друзья,
как ёрш из лунки выужен.

Перенесу, переживу
я все лишенья, тяготы,
вернусь – увижу наяву
смородинные ягоды.

Я за супругой хоть на дно,
меня взять удалося ей.
Не говорите ей одно –
Я еду с удовольствием.

Ну, зачем же ты, Стас, похудел?
Всю еду позабыл-позабросил.
Девять дней ты не пил и не ел –
от себя оторвал пуд и сбросил.

Этот пуд мы любили в тебе,
любовались на суше и в бане.
Ты нас счастья лишил – похудел,
ты в глаза нас и в сердце поранил.

Этот маленький Стасиков пуд
над другими витает, как примус,
а над Стасом витает капут,
худоба, облысенье и климакс.

Стас казак был, теперь он казах,
пуд украл всё святое из Стаса.
Где ты, хитрая мудрость в глазах,
где красивая линия таза?

Где упругие плечи и грудь?
Не найти даже с трёх их попыток.
Стас примерно такой как-нибудь
по Дахау гулял после пыток.

Лишь живот сохранил свой овал,
слава богу не шёл на убыток.
Как иначе бы я узнавал,
где есть Стас, а где Юра Копытов.

Пуд всю смелость украл и живёт,
всю активность украл этот пудик,
ходит, топчет сырое жнивьё
и по Риге гуляет, как пудель.

Вон он в Риге, причём, не один,
с ним от женщины пуд, вот так чудо!
От какой – разберися пойди.
Просто ходят по Риге два пуда.

Пуд от Стаса без Стаса, как плут,
черношариком, живчиком вьётся,
у него ничего не сопрут,
сам сопрёт, если кто отвернётся.

А вот Стас без него, без пуда,
всё молчит, как четыреста рыбин,
раньше парнем он был хоть куда,
а теперь хоть откуда пришиблен.

Да и пуду не сладко, ведь пуд
в одиноком томится разгуле.
Гнётся Стас от бессилья, как прут,
и его хулиганы разули.

И тогда Стас сказал: «Милый пуд,
возвращайся ко мне в мозг и в руки
и взбодри, как Верхнейвинский пруд,
где купаются стайкой старухи».

Плюнул Стас на тревожную жизнь,
пуд вернул по уму и по весу
и чужой прихватил он, кажись,
стал, как прежде, тяжелым повесой.

– Нету цвета лучше –
белый с голубым,-так сказал ей Гуччи
голосом седым.
Может, этот случай –
лучший из чудес –
позвонил сам Гуччи,
прямо, как с небес.

Припев:
Гуччи, ты такой могучий,

Разгони мне тучи,

Тучи среди дня.
Гуччи, я не знаю круче,
Ты меня не мучай,
Забери меня.

У неё наследство –
это нету средств,
и в Сибири детство –
лучшее из детств.
А подружек сколько
Бьются в эту дверь.
В Дом модельный только
Пригласи, поверь!

Припев.