Владимир Холодок - Плыл по морю хариус

Птичка ходит по сугробам,
птичка думает о многом:
– Может, съесть один сугроб
от болезней и хвороб?
И взяла сугробы съела
и влюбиться захотела.
Спела песню о весне,
об ушедшей белизне.

Припев.

Я в магазин с Марусенькой зашёл,
взглянул на цены – пот полился градом:
с пятёрки раньше рупь на закусь шёл,
теперь к пятёрке пять добавить надо.

Моя жена не баба, а орех,
в глаза смотрю ей – денег бы хватило!
Да я прощу ей самый тяжкий грех –
пусть пол не моет, только бы купила.

Есть женщины в советских городах!
Моя жена, не дрогнув даже глазом,
червонец на прилавок им – ба-бах!
Купила мне «Пшеничную», заразу.

В другом отделе ищем холодца,
но нету ничего в универсаме.
Шуршат халаты лишь на продавцах
пузатыми тугими парусами.

Жена взгрустнула: надо что-то есть,
ведь дочь у нас – на выданье подросток,
ей стукнуло недавно двадцать шесть.
Как с дочерями нынче все непросто!

– Маруся, мила, не переживай,
пойдём в кафе, закусим там немного,
ужасно хочется мне пожевать,
и выпить не мешает, слава богу.

Грудастая раздатчица сказала: – Вымя есть.
Об этом мы и сами догадались.
Но шутки прочь, ведь хочется и есть.
– Насыпь чего, а то изголодались!

– Я всем бы вам дала бы по мозгам,
но нет мозгов, возьмите лучше вымя.
Сейчас я всем по вымени вам дам,
вкуснятина, за уши не отымешь.

Бурёнка та была немолода,
и зуб скользил по порции из вымя,
ведь сколько коровят за все года
она вскормила дойками своими.

Потом пошла на мясокомбинат,
успешно там была она забита.
Для слуг народа шла на сервелат,
а для народа – вымя да копыта.

Для дочери мы взяли порций пять.
Пришли домой – она там не скучала.
– Знакомьтесь, предки, это новый зять,
дык вспрыснем-ка семейное начало.

И сев за стол, мы пили кто за что.
И я смотрел на зятя, на приблудка,
и дочь жалел так просто, ни про что,
и водка с вымем встретились в желудке.

Шла наша жизнь обычной чередой.
Нам теледиктор из программы «Время»
сказал: – Вопросов нет у нас с едой,
в день завтрашний мы очень твёрдо верим.

Я в магазин с Марусенькой зашёл,
взглянул на цены – пот полился градом:
с пятёрки раньше рупь на закусь шел,
теперь к пятёрке пять добавить надо.

Стас большой, зима здорова,
но Стас поздоровее.
Шутя-играя колет дрова,
по-доброму звереет.

Размах, удар, поленья – вдрызг,
звенит оконце в раме,
ещё удар, и тихий визг
оповестил о травме.

Соседка-баба, чтоб ей прыщ
вскочил бы на головку,
для сушки собственных трусищ
повесила верёвку.

И по закону о кругах,
о центробежных силах,
верёвка стерегла размах
и Стаса подкосила.

Но Стас сказал, жена права,
когда прощался с нею,
сказал он, что там голова,
есть вещи поценнее.

Карета помощи летит,
и Стас, как Щорс, в повязке…
Ты тешь к поленьям аппетит
в трусах стальных и каске.

Забрёл ко мне на дачу
котёнок-уголек.
Свернулся, как калачик,
устроился у ног.
Назвал его я Барсик -так всех зовут в Перми,
он пел всегда романсик,
а я его кормил.

Он мордочкой не вышел,
но ласков был и мил,
его любили мыши,
и я его любил.
Он кильку ел и корки –
что сам я ем пока.
Не видел он икорки,
не нюхал молока.

Всегда мурлыкал гулко
и тёрся о сукно,
а утром на прогулку
выскакивал в окно.
Лакал супец вчерашний
и не любил котов,
хвалил уклад домашний
и был «всегда готов!»
Он думал: так и надо,
пока был мал и глуп,
что лучшая награда –
из кильки с мойвой суп.
Но встретил раз в подвале
бывалого кота.
Кот молвил: «Не видали
вы в жизни ни черта».

И после этой встречи
мой милый друг исчез,
он не пришел под вечер
и много дней через.
Я был в универсаме
однажды как-то раз,
гляжу – сидит, с усами
и бусин – пара глаз.

Меня узнал, но сидя
приветствовал меня,
как-будто я проситель,
должник и не родня.
Не ждал такой концовки,
а он развил усы
и вынес мне с фасовки
кусочек колбасы.