Екатерина Буглак - Сны Русалок

Часто снится прозрачное небо,
Кусты роз, растущие вниз.
И не дышит над теми кустами,
Ни одна из трёх сотен цариц.
Снится море, и я задыхаюсь,
На чаек резвых сквозь воду глядя.
На дне, словно на простыне белой,
Любви наивной слепое дитя.
И снятся горы, и шепчет мне что-то:
«Иди к нему, очень он тебе рад»
Но нет сил, хоть один сдвинуть мускул,
А тем больше решится на шаг.
Неподвластно.
И я просыпаюсь.
В полуночном холодном поту.
В синей спальне с комодом и шторой,
Выворачивающейся на ветру.

Есть длинные морские берега,
Соль на руках и сладкие кокосы.
Луны везде касается рука,
И от тепла на щеках таят слёзы.

Густые есть еловые леса,
С избушкой егеря на сотни километров.
Огнем проворным бегает лиса,
И ягоды срываются от ветра.

Есть горы, коих нету даже в снах,
Баран упрямый там жуёт терновник.
Цепочка смельчаков в тонких цепях,
Все лезет вверх будто по изголовью.

И устланный снегами север льда,
Где лишь медведей спины выдают движенье.
Усталый месяц, весь в сиянии, тогда
Жизнь кажется в тиши как отражение.

Есть гордые в туманах города
Расссадники снов, хитрости, амбиций.
Миллионов человек плывут года,
Здесь, и стираются все четкие границы.

Есть в небе чистота и бирюза.
А по ночам светло и малая медведица
Все смотрит с грустью вниз, на мир, туда,
Где нам с тобой никак уже не встретится.

Ты хотел бы посидеть со мной у моря?
Молчать и лишь перебирать песок,
Хлебнуть со смеху морской воды,
Но не захлебнуться с горя.
Читать, целоваться, бежать так,
Что не чувствовать ног.
Падать в выгоревшую постель, едва
Переступив порог,
Слушать маленьких свирелей,
И пьяным, ввысь,
Взглядом скользнув,
Упереть его в яркий карниз.
В точку в небе, в чайку, в лестницу,
Что к воде.
В наглых котов которые, знаешь ли
Тут везде.
И так потянуть в себя жаркий воздух,
Что кашлянуть на вдох.
Ты ведь посидел бы со мной у моря,
Если бы только мог.

Я слышала Иран- место
Богатое коврами, чаем,
Солнцем и многожёнством
М-м-м… между нами:
У нас бы это назвали гнусностью,
И пижонством.
Желанию ведь не победить над трусостью,
Но со словами:
«Асталависта!»
Я там бы убила твоих рабынь
(А их у тебя за триста).
И поцеловала бы так,
Как воет волк при луне.
А если б и снился дальше,
То исключительно
Мне.

Сыпет с неба снег и морось,
Пробирая до костей.
Я про все уже писала :
Про любовь и про людей,
Про моря, дальние страны,
Про чужие города…
Не писала тут, пожалуй,
Как была я молода!
Как томилась от пожара
В сердце, как любовь ждала.
Дневников сто исписала,
И сто платьев подожгла.
Как кидалась с головою
Прямо в десять из мужчин,
Вина пила до запоя и
Курила без причин.
Как купали меня в розах,
Увозили на рассвет.
Да хотели выдать замуж
За такого… Сколько лет
Ему было? Все равно уж.
Сейчас стерлась вся в одно
Жизнь моя,
Но стал так светел
И понятен мне мой путь,
Что не обогнать, не съехать
И назад не развернуть…

На дворе тридцать третье апреля
(Шестое, не считая посты).
Я иду по бордюру аллеи,
В место, где разводят мосты.

Я иду, опираясь на опыт,
И в потемках взгляд отвожу,
Пусть считают меня здесь нахалкой
Те, о коих я не сужу.

Я иду и смотрю в этот город,
В его взгляд из разбитых витрин.
Поднимаю по ветру ворот,
Наклоняюсь под мезонин.

Поднимаю, шурша, подол платья,
Я пугаю им здесь спящих птиц.
На мосту исхоженному знатью,
Каблуками австрийских цариц.

Я иду, шепчу тихо молитву.
Плечи кутаю в серость пальто.
Я иду вперёд. И не обидно.
Что одна. Что тебе я никто.