Леонид Иоффе - Четыре сборника

Где строгая Гренада,
Веселая любовь
И девочка Отрада
На улице любой,

Где любят не в халатах,
На белых простынях,
А рядом с автоматом
В оврагах и в степях.

Ей дали невесомо
Выводят вензеля,
Оставив мне весь омут,
Где люди и земля.

А ей земля в новинку.
Во сне глазами пьет
Последнюю травинку
На родине ее.

Допить бы… Но тревожной
Упорной рысью к ней
Доходит гул дорожных
Осёдланных коней.

Допить бы… Но за далью,
Тревожа сон опять,
Испанские идальго
Выходят воевать.

У них простое дело.
У них прямая суть.
Чтоб яро жизнь летела
В распахнутую грудь.

Чтоб розово алела
Закатная гряда,
Чтоб воля песни пела,
Врываясь в города!

Опять она забылась.
Стоит, глотает снег.
И у меня заныло
То сердце, что на всех.

Его совсем немного,
Но хватит на нее.
Ведь там – даже намека
На снег не наметет.

Два поезда – валетом.
Платформа, я – один.
Всё так. Но не в Толедо
С ней поезд уходил.

Но ты же не такая.
Ты в листьях и цвету.
На что тебе «токаи»
За липкую цену?

А ты ведь вправду русая.
По-летнему вольна
Краса твоя тарусская
Венками изо льна.

Идет, как будто светится
Земною чистотой.
Не слюбится, не стерпится,
Останется святой.

Зрачки у ней росинками,
Как утро ото сна.
Сама она красивая,
Красивая сама!

Над нею небо нежится,
Девических ждет ласк.
И озеро Онежское
С нее не сводит глаз.

А дальше за Онегою,
Дремуча и стройна,—
Страна ее заветная,
Заветная страна!

Там демоны лесные
Всю ночь спокойно спят.
Им снятся сны слепые,
Без солнечных зайчат.

Но утро не зажечь им.
Всё отдано заре.
Грядущая из женщин
Проходит по земле.

Небеса февраля над Москвою,
А внизу – облака холодов,
И весь город обложен зимою,—
И фасады, и крыши домов.

А девчонка всё ходит по городу
Под сезонный его тарарам,
И качается улица Горького
По обеим ее сторонам.

И к щеке, что по-девичьи впалая,
Прямо с неба доверчиво льнет
Одинокая бусинка талая,
Превращаясь в растаявший лед.

А сама она смотрит по-детски.
Ничего не видала еще.
Под усмешку загадочно-светских,
Белизною напудренных щек.

Но потом будут месяцы летние,
Каплей ярких и солнечных снов.
И девчонку, от нежности бледную,
Зашатает от ласковых слов.

И пойдет, позабыв про обычное,
По нетвердой ступая земле,
И трава, ко другим безразличная,
Колыхнется невольно за ней.

А пока нет ни солнца, ни сумрака.
Ожиданно и тихо у ней.
И торопится буднями сутолока
По асфальту, на гвоздиках дней.

Деревянная платформа.
Город Павловский Посад.
Две косички в школьной форме
Провожали поезда.

Взгляд был низок, как порезан,
А сама цеплялась вслед
Человечкам, что по рельсам
Уносились ото всех.

Я опять ее увидел
Через годик, по весне.
И какой-то русый витязь
Шел небрежно рядом с ней.

По-привычному ходил он
Рядом с девочкой простой.
И она ему платила
Леденящей красотой.

Смотрит медленно, пристойно.
А вот все – ее рабы.
И глаза ее престольно,
Восхитительно правы.

И походка не как прежде.
И спокойна, и нова.
И заходится в надежде
На знакомство голова.

Что с ней дальше? Я не знаю.
А зачем мне это знать.
Цокай, туфелька резная,
Об асфальтовую стать.

Светлокосенький диченок
Носит графское манто.

Точно в зеркале, в девчонке,
С кем ходила этот год.

Глядит ничье окошко
в Измир и в Анкару.

Я человечью кожу
меняю на кору.

Березовая корынька,
сосновая кора.
Постройте взрослым горенки
в прошедшее играть.

Кору срезают редко
и только на весну.
Ее ручьи и реки
без паруса несут.

И далеко, за листьями,
в диковинных морях
плывет она, смолистая
родиночка моя.