Независимо сколько слов, в предложении этом.
Обязательно станешь картиной, я же стану багетом.
Натюрмортом, пейзажем, портретом.
Обязательно станешь Тиана.
Вернисаж, демонстрация проб, и ошибок.
Исправленье, старенье, поклонение богу улиток.
Ты дороже, чем золота слиток.
Я дешевле вольфрама.
* * *
Произношение, есть голос Божества.
Сопротивляется при самом малом тренье,
с грамматикой ритора. И слова,
уже не допускают ударенья.
На гласные, особенно на те,
чьи головы похожи на мечети.
Прибитые, как панцири к стене,
от равнодушья стонут те, и эти.
Единый Бог для вечности, и века.
Не прикасайся только, к лику слов.
Вся жизнь, и состоит из человека.
Создавший мир, по сумме двух углов.
Растрезвонила детвора,
во дворе прошлогодний лист.
Танцевал с тобой до утра,
прошлогодний, осенний твист.
А декабрь стучался в дверь,
по привычке пришёл ко мне.
Заходи, садись, мой родной.
Будем петь с тобой, и будем пить.
Обогреет тебя мой дом,
ты с дороги устал, спи.
Я подкину в камин дров,
разбуди, если можешь, в три.
До заснеженных облаков,
не доходят твои слова.
Попрошу я крылья, у ангелов,
чтоб к тебе прилететь в ночи.
Забери меня, мой родной,
пусть крылом, станет рука.
Обогрей меня пеленой,
из заснеженного облака.
Как на озере, в октябре,
облетала с ветвей листва.
Прошлогодний лист во дворе,
растрезвонила детвора.
* * *
Своим теплом касаешься стены,
и ярче свет, от лампы-керосина.
На шторе тень, с оттенком габардина,
и мягким приближением зимы.
Уснули стулья, очень устают.
От пышных, и от узких заголовков.
Играет на окне прожектор ловко,
и стрелки, как обычно отстают.
Уснули липы, в сквере у фонтана.
Переплетаясь с ивами, поют.
Всецело отдают уют,
молчанию строительного крана.
Забирай меня, если хочешь.
Я почти становлюсь, как кресло.
Шторы кажутся, мышцами птичьих
сумасшедших полётов. В море,
улетающих ангелов. Вскоре
станут все, с именами твоими.
Как веснушки, на лицах девичьих.
И Игумен с Апостолом спорят,
что до Бога, один, а им тесно.
Сядь поближе, я чувствую болью.
Ни сегодня, так завтра с цветами.
Ты пойдёшь по аллее, с глазами
потерявшей ребёнка орлицы.
Станут люди однажды словами,
если это конечно приснится.
Если ангелы будут над нами,
и бродячий артист докричится.
Расскажи, как сливается солнце,
с прирождённой душою, к полётам.
Птицы выше, над нами, и птицы
могут встретиться с ангелом, чудом.
Расскажите, я был только блюдом
на котором, ей души носили.
И однажды мою, по ошибке, захватили,
что свойственно людям.
Я уже не хочу на свободу.
Лабиринт для Эйнштейна, раз плюнуть.
Для меня же чернильницу вынуть,
на бумаге, оставив природу.
Я хочу, чтобы облако было,
пастухам путеводной звездою.
Как на лестницах старых, перила
уникальность от встречи с тобою.
Матильда, ты была в тот день
прекрасней всех, спешила на работу.
Я ждал на площади, и этому полёту
молились дни, и кошки у дверей.
Матильда, ты была в тот день
с глазами превосходного нарцисса.
Я век застал, и поменялись числа,
как лица у шутов, и королей.
И ты была Матильда, в этот день.
Вспоминай облака, если сможешь.
Исповедаюсь, стану метелью.
В Риме встретил прекрасную фею,
и играла она на свирели.
Целомудренно девы робели.
Оставались Гетеры, и тоже.
Превзошли нас однажды Емели,
своим запахом гари, и смоли.
А сегодня газеты писали.
В театре траур, и шторы-тюльпаны.
Умер Бог, и его провожали.
От которого, много все ждали.
Помоги мне Господь, я согласен
вынуть жизнь, как ключи из кармана.
Лишь бы жили, подобные Боги.
Для Тартальи, и ради Дирамо.
* * *
Из Петербурга улетели феи.
Евреи переехали на Запад.
Ушли вожди, захлопнув сильно двери.
Остались львы, стоять на прочных лапах.
Читать дальше