Иван Андреев - Мысли в рифмах. Избранное

Незабываемая нить,
напёрсток, острая иголка.
Лежала сваленная полка,
когда я вышел покурить.

А всё теперь наоборот.
Нева застенчиво уплыла.
А как на самом деле было,
сейчас никто не разберёт.

1994г.

Штрихи к портрету назван был роман.
Хоть и еврей, а в сердце самый русский.
До неприличности, приличный Губерман.
Прошедший всё от «А», и до кутузки.

Завидовал, наверное, бы Нобель,
увидев ваш роскошный, русский шнобель.
Был поражён и критик, и читатель.
Про жизнь твою читая, и про матерь.

1994г.

Моё второе я

Моё второе я, шевелится во мне.
И копошит моё воображенье.
А после смерти будет уваженье.
И тёплая, и почва, и роса.
От снега, от ночного звездопада.
А после Бог, которому не надо.
Ни откровения, ни снега, ни тепла.
И будет принимать меня земля.
В свои большие распростёртые объятья.
И будут приходить к могиле братья,
чтобы со мной распить стакан вина.

1994г.

Светские новеллы

1.
Играет миссис «К» на фортепьяно,
прелюдию для баса, и сопрано.
На циферблате двадцать сорок шесть.
Со шторою играет кот сиамский.
Усевшись в кресле, старый мистер Джон.
Повторно мучает хозяйский телефон,
и курит трубку.

2.
Лорд Грей, недавно прибыл из Бразилии.
И полчаса трепался о рептилиях,
с восторгом, озираясь на камин.

3.
Два джентльмена, мистер Брик и Бряк,
играли в покер, выпив весь коньяк.
Часы пробили ровно десять раз.
Рассеялся туман немного в центре.
Красавицы сестрицы Олл, и Элл.
Всем отвечали только «wery well»,
в который раз.

4.
В качалке задремала миссис Роза,
страдающая грыжей, и склерозом.
Однако исключительно пила.
Свистел Борей в трубе, как полисмен.
Пижон Уилбер с жадною ухмылкой.
Хватал за зад мисс Олл довольно пылко,
и связи добивался до утра.

5.
Двенадцать тридцать. Что Париж, что Лондон.
Прошу учесть, что стало очень модным,
носить зимою в клетку макинтош.
Ах, беднота се не порок, а средство
привлечь к себе внимание. Кокетство,
привычка состоятельных господ.

6.
Вернёмся снова к нашим джентльменам.
Беседа переходит к тонким темам.
И дамы не дают себе скучать.
А вы читали Фрейда, или Канта.
А Шопенгауэра, сколько в нём таланта.
О Ницше, и не стоит говорить.
(не окончено).
1994г.

У океана

Я подарил вам золотую брошь «улитка».
На берегу песчаном где-то посреди,
ни моря, а скорее океана.
Нам подавали блюда из фазана.
Мы вдаль глядели. Было без пяти

одиннадцать. Играли джаз на сцене.
Экзотика, японец официант.
Меню, как древнеримский фолиант.
А музыканты джазовые тени.

Нам будет хорошо с тобою, вечно.
Среди планет забытых, одна наша.
Мы назовём её по-русски «Саша»,
не допуская местного наречья.

За горизонтом ночь, и пахнет миндалём.
На привязи, как пёс рыбачья шхуна.
И точно знает филиппинец Бруно,
что завтра поплывёт за жемчугом.

Пустынный пляж, как шёлковая лента,
вдоль океана вьются без конца.
Похожий на усталого пловца,
приплывшего с другого континента.

1994г.

Элегия

Кряхтело, радио в квартале.
Мы на веранде пили чай.
Мальчишки табачок стреляли.
В окно влетела баттерфляй.

О, эта маленькая «птичка».
На всех садилась, и на стол.
Горела и потухла спичка.
В то время начался футбол.

Цирк шапито приехал в город.
Под солнцем места не нашёл.
Неловко я задёрнул ворот,
и по акациям пошёл.

Скрипели старые качели.
Фонарь качался на ветру.
Играли звонкие свирели.
И на веранде, и в саду.

1994г.

Лето

В душе вечерний перезвон,
что к вечеру вполне понятно.
А на душе легко, и внятно.
Звучит заигранный чарльстон.

Июль в разгаре самом, лета.
В сорочки белые одеты.
Прогулки морем, и кадеты.
Глазами пялятся на дам.

Сверкает море, чайки кружат.
Елизавета с Машей дружит,
второй десяток лет подряд.

Лакеи, франты, баснописцы.
Глядят, как в воду в ваши лица.
И душами кривят.