Иван Андреев - Мысли в рифмах. Избранное

1992г.

Осеннее интермеццо

Как хорошо осенним днём.
Бежать по улице вдвоем.
С Невою по теченью.
Забыть про летоисчисленье,
и часовые стрелки в нём.

Накинуть лёгкое пальто.
С минуту стоя у подъезда.
И в знак глубокого протеста,
умчаться в бежевом авто.

Вот магазин, ты помнишь в нём
купили сладкие эклеры.
Как удалые кавалеры,
ласкали женщин за углом.

А помнишь цирк: «парад Алле».
Как размыкался круг арены.
Как в старом доме довоенном,
открыли фотоателье.

Я помню шорох старых туфель.
И диалоги невпопад.
Как прежде время снегопад,
лакал из рук соседский пудель.

Галдели чёрные вороны.
Их заглушал осенний вальс.
Из окон музыка неслась,
когда крутили патефоны.

Скучает парк без детворы.
Ржавеют от дождей аттракционы.
И в ожидании волшебного неона,
стоят, как часовые, фонари.

На улице проезжие машины.
В парадном сильно пахнет табаком.
Соседка расписалась с моряком.
Напротив, в доме пышные крестины.

1992г.

Отражение

В зеркальном отраженье,
в невидимом пространстве.
Бродили словно лики,
как облики, и тени.
Два чёрных силуэта,
два мира, две планеты.
И растворялись в небе,
как капли дождевые.
На лицах, и на окнах,
на листьях, и ладонях.
Ты тоже там бродила,
прекрасная, как осень.
Великая, как время.
Душа твоя стеснялась,
робела, и смущалась.
А тело раздевалось.

1992г.

Песня о вещах

Февраль ещё болтался на крючке,
как шёлковое платье балерины.
На тумбочке лежали апельсины,
а рядом кактус в виде буквы «ч».

Безмолвен перекошенный карниз.
Не обделён вниманьем глазомера.
Свисала неуклюжая портьера,
и с завистью глядела на сервиз.

Грустили опустевшие стаканы,
на них губной помады яркий след.
От бабушки доставшийся буфет,
который обожали тараканы.

Роскошная пуховая подушка,
похожая на сахар рафинад.
И время объявляла невпопад,
засевшая в часах кукушка.

На ножках металлических, диван,
с продавленным сиденьем в середине.
Рыдает, и рычит по ныне,
никелированный водопроводный кран.

1992г.

Петербург

Я был на Невском в октябре.
Скучали львы, мосты, и арки.
Тянуло в комнаты, и парки.
К скамье тянуло во дворе.

Я вышел в серый Петербург.
Болтались шлюхи, и гардины.
Крутили фильмы, и бобины,
как не крутили никогда.

1992г.

* * *
Полжизни, перекинувши за плечи.
Летали бабочки, горели ярко свечи.
Сверкали улицы подаренного лета.
Блестели окна вымытые кем-то.

Прощай весна, прекрасная прощайте.
От снега нам, увы, светлей, не стало.
Как соберешься реки, и вокзалы.
Всё больше тянут, к слову «улетайте».

А там тепло, и может быть уютно.
Вчерашний день, четверг подарен людям.
А нам с тобой за прошлое обидно.
Обидно нам за бабочек, и флору.

Фруктовый сад, я это где-то слышал.
Распахнутые двери, словно ветви.
Пытаются и дети, и поэты.
Произнести, и умным, и безумным.
Два вечных слова: «верьте, и прощайте».

1992г.

* * *
Животу, и смерти Бог хвалённый.
Всё однажды сделается прахом.
Жалко только месяц расчленённый,
и давно ушедший женский запах.
Жалко шарф болтается без дела.
Люди мечутся от дел позавчерашних.
Жаль мечту, что заживо сгорела,
и хозяина без тапочек домашних.
Нарисуй прощание уюта.
Всё как сон, ещё бы и разуться.
Всё как стон, и ангелы клянутся.
Никогда не опускаться сверху.

1993г.

Мистерия

За городом потянется свеча,
и самой страшной тенью отразится.
Ей надо жить, ей надо с чем-то слиться.
Ей одиноко без тебя, душа.
На фоне улетающего шара.
Ты так чиста, как ангел во плоти.
Открой глаза, и к небесам взлети.
За лёгким проявлением тумана,
покажутся небесные цвета.
Затем луна, а после ночи солнце.
Ты так добра несчастная Гала,
к потухшим звёздам.
Мерцанием, похоже, гениально.
Как отраженье слов, и акварелей.
Соединяя руки, и свирели,
в одно большое звёздное пространство.