Иоганнес Бехер - Стихотворения. Прощание. Трижды содрогнувшаяся земля

— Похоже, что это внизу, в квартире майора Боннэ, — прокричал я в открытую дверь.

— Да, и мне так кажется, — подтвердила из спальни мама.

— Невозможно, совершенно невозможно! Вздор!

— Ваша милость, — сказала Христина, вернувшись от обер-пострата, — господин обер-пострат изволили сказать, что они хорошо слышали: поют у нас.

— У нас? Ну, тогда, значит, это только ты и мог петь! — накинулся на меня отец. — Мы это сейчас же выясним.

Господин обер-прокурор подошел ко мне вплотную. С минуту я молча стоял возле него и прислушивался. Вдруг где-то в доме послышался свист; трудно было понять, откуда он — сверху или снизу, а потом мне показалось, что он доносится с крыши, где работали кровельщики.

Я схватил отца за руку.

— Слышишь, она доносится со всех крыш! Ах, эта песня! Что за песня! Слышишь? Слышишь?

— Ключ от чердака, Христина! — бурей ворвался отец в кухню. — Живо, на крышу! На крышу!

— Корабль! Целый корабль! — крикнул я ему вслед. — Новая жизнь начинается!..

Без четверти двенадцать отец принялся зажигать свечи на елке.

В этот раз на «скромную встречу Нового года в узком семейном кругу, после ужина» у нас собрались обер-пострат Нейберт с женой и майор Боннэ, все еще остававшийся холостяком.

Я сидел рядом с майором Боннэ, которого мать настойчиво уговаривала отведать пирожков домашнего изготовления, в то же время усиленно убеждая обер-пострата Нейберта уделить больше внимания шоколадным ракушкам.

Отец взобрался на стул, чтобы зажечь самые верхние свечи. Словно обвешанный леденцовыми сосульками, яблоками и орехами, отец говорил сквозь ветви новогодней елки, а над ним, на ее верхушке, качался из стороны в сторону ангел:

— Что касается меня, то в случае объявления войны я бы в первый же день, не задумываясь, переарестовал всех вожаков и поставил их к стенке.

Майор Боннэ кончиками пальцев держал пирожок:

— А я. предложил бы вожакам принять участие в войне и одобрить военные кредиты.

— Ну, плохо же вы знаете этих господ, — качнулся отец вместе с ангелом. Все свечи горели.

Майор Боннэ съел пирожок и отвесил поклон в сторону мамы:

— Высший класс, сударыня, превосходно! — и тут же снова обратился к отцу: — Если мы только сумеем воодушевить народ на войну, вожаки вынуждены будут уступить. Впрочем, насколько я их знаю, в случае войны все они, за очень небольшим исключением, вспомнят, что прежде всего и помимо всего — они немцы, в особенности если речь пойдет о России. Ведь даже старик Бебель сказал: «В случае войны против царя я сам возьму винтовку в руки».

Отец вернулся к своему месту за столом и благодушно уселся.

— Я, знаете ли, никак не могу освоиться с современными формами правления.

— Нам придется привыкать еще и к архисовременным формам, если мы хотим удержаться наверху. В наши дни силами одного лейтенанта и десятка солдат, пожалуй, не разгонишь германский рейхстаг…

— Ну, уж если вы так говорите, господин майор, тогда я действительно отказываюсь что-либо понять, — включился в разговор обер-пострат Нейберт.

Елка сияла всеми своими огнями, и на миг водворилась тишина. От елочных огней, как всегда, потеплело и засветилось лицо дедушки на портрете, все еще висевшем над комодом. Взгляд дедушки словно искал что-то среди нас. «Ты ищешь прекрасное? — спросил я, здороваясь со старинным портретом. — В нашем кругу ты вряд ли найдешь его… Я расскажу тебе потом о бабушке и ее последней воле».

— Вот именно я, военный, говорю это, — снова взял слово майор. — Как известно, в нашей армии представлены все сословия. В подавляющем большинстве армия — это то же население, которое…

— Но мы, в конце концов, не в России! — решительно перебил его отец раздраженным, не терпящим возражения тоном.

— А патриотический подъем в дни празднования столетия освободительных войн? Я имею в виду прошлогоднее торжество в Лейпциге, у памятника Битвы народов, — стоял на своем обер-пострат, явно не желавший обременять себя тревогой.

— Два года назад социал-демократы получили на выборах в рейхстаг сто десять мандатов. Офицерство само подрывает свой авторитет семейными и всякими другими скандалами. Неужели вы думаете, что такие факты, как участие графа Вольф-Меттерниха и его жены в салонной комедии, которая давалась в здании синематографа на Потсдамерплац, не сеют в умах смятение, а это смятение не дает себя немедленно знать в армии? А уж о шуме, поднятом известной частью нашей прессы в связи со скандальным делом Эйленбурга [32] Князь Филипп Эйленбург (1847–1921), офицер, дипломат, германский посол в Вене (1894–1902), друг и доверенное лицо Вильгельма II, вынужден был в 1906 г. выйти в отставку в связи с тем, что в прессе появились материалы, обвинявшие его в преступлениях против нравственности. , нечего и говорить. Нет, уж что-что, а дисциплина заметно падает…