Андрей Земсков - Колокольное дерево. Книга стихов

Мигают бакены созвездьями в ночи,
Мерцают свечки в кельях маленьких кают.
О ком-то близком в небе колокол молчит.
О ком-то дальнем склянки на море поют.

Тюремный коридор малосемейки,
Седьмой этаж и нерабочий лифт.
Мы в этих стенах сотворить сумели
Весёлый мир с окном не на залив,
А лишь на крыши, на кольцо трамвая.
Баляева, а дальше Луговая,
Ветра и чайки, чайки да ветра,
И разговор за чаем до утра.

Наш мир обогащался не деньгами,
А песенками, коим грош цена,
Весенним гололёдом под ногами,
Стаканчиком дешёвого вина,
Десятком верных зрителей в подвале,
Что гордо мы «аншлагом» называли,
Хватая жизнь буквально за обшлаг.
Нам дорог был наш маленький «аншлаг».

Итог закономерен и печален:
В руках журавль, синица в небесах,
Швартовный кнехт на островном причале
И первые снежинки в волосах.
Проигран мир, как старая пластинка.
Мы выключаем свет. Прощай, гостинка!
Пусть будет здесь уютнее другим.
Маршрутка ходит на «Ородруин».

Ни воды морской, ни лиха я
Не хлебнул ещё пока.
До свиданья, бухта Тихая,
За окошком облака.

Задрожала стрелка компаса
Там, где нас уже не ждут,
Тридцать первого автобуса
Закругляется маршрут.

Там над морем скалы высятся
И ступенями дома.
Там под утро лечь, не выспаться
Проще, чем сойти с ума

От потерянного образа,
Недописанной строки
И тоски, что душу год назад
Разрывала в лоскутки,

А теперь, тихонько тикая,
Чуть пульсирует в груди.
До свиданья, бухта Тихая, —
До того, что впереди

Нам обещано дорогою,
Возвращающей домой, —
Бесконечной и высокою
Между небом и волной.

На пограничье неназванных стран,
Неисчислимых миров,
Словно подлодка, уходит в туман
Город солёных ветров.

Там я однажды покину вагон
И, растворяясь в тиши,
Щепочку тела подкину в огонь,
В море – щепотку души.

Кончится время в песочных часах,
Чтобы начаться с нуля:
Небо в глазах, седина в волосах,
Вечное «право руля»,

Вечное лето, по курсу маяк,
Синяя гладь и восторг,
Чайки над городом, радость моя,
Солнечный Владивосток.

Всё возвращается – только поверь
В силу своих парусов.
Время находок и время потерь
В колбе песочных часов

Перемешалось – и живы все те,
Кто не бросал якорей.
И субмариной скользит по воде
Город свободы моей.

Когда-нибудь, тяжёлый на подъём,
я поднимусь легко
Над мостовой, над струнами моста,
звенящими под ветром.
И город мой, благословив меня,
проводит далеко.
Расстаться с ним – бродяге со своим
сто первым километром.

Как много здесь оставлено следов,
исхожено дорог!
Словно гимнаст под ярмарочный гул
по проволоке тонкой,
По проходным дворам я прохожу.
И делает виток
Душа моя, как чайка в облаках
над старой Миллионкой.

Владивосток – туманы и дожди
над Рогом Золотым.
Литой трубач под знаменем застыл,
всегда вперёдсмотрящий.
Сквозь времена, сквозь ветры перемен
и паровозный дым
Он видит вновь седые крейсера
и парусник летящий.

Когда-нибудь я возвращусь туда,
где было всё не зря —
Портовый шум, трамвайные звонки,
ненайденные клады, —
Где, как бы ни тянули вниз меня
стальные якоря,
Всегда поднимут в небо паруса
«Надежды» и «Паллады».

Как просто приходит осень —
Без бури, без гроз.
Лишь скрипнут земные оси
Небесных колёс.

Постскриптумом – бабье лето,
Чьи краски просты,
И словно венок сонетов —
Венец из листвы.

А мне по колено море
В раскисшем дворе,
А мне стороною горе.
Всё точки-тире:

Стучит по стеклу морзянка
Скрипичным ключом.
А в том, что бывает зябко,
Никто не при чём.

А то, что бывает тяжко,
Спишу не спеша.
На флотской груди тельняшка,
В полоску душа.