Андрей Земсков - Колокольное дерево. Книга стихов

За стеною посудой гремит сосед,
Бьёт капель в жестяной карниз.
Выходя из себя, выключаю свет,
По перилам съезжаю вниз.

Я съезжаю с ума, как фартовый шут,
Подшутивший сам над собой.
Я съезжаю туда, где портовый шум
И весна, что ушла в запой.

Боцман – старый прокуренный контрабас —
Прогудит на ходу: «Салют!»
Это город мне дарит последний шанс
К тем вернуться, кого люблю:

К переулкам, мостам, проходным дворам,
К белым чайкам над головой
И к туманам, густеющим по утрам
Над Светланской и Луговой.

Это я, мой друг, двадцать лет назад
Открывающий все пути.
Это я – твой выбывший адресат,
Ты меня в толчее найди.

Я стою у аптеки, ловлю такси.
А что будет со мной не так —
Ты, портовый город, меня спаси
И подай мне при встрече знак.

Скажет город в ответ: «Оглянись давай!
Вот он, знак, не проспи его:
У «Зелёной лампы» свернул трамвай.
Рельсов нет? Ну, и что с того!

Зря ли вечно, сумеркам вопреки,
Ищешь ты в облаках просвет?
Посмотри: сквозь пальцы твоей руки
Океанский течёт проспект».

Я стою, улыбаясь. Спасибо, друг,
Что о жизни напомнил мне!
Вот афишка полощется на ветру —
Мой сигнальный флажок весне.

Я по старым сходням с ума схожу
В синий ветреный окоём.
И меня обнимает портовый шум,
И я вмиг растворяюсь в нём.

Горожане спрятали зонты,
Океан объятья распростёр.
С шумного проспекта Красоты
Вниз меня везёт фуникулёр.

А внизу в неброской красоте,
Как из фильма памяти стоп-кадр,
Проплывает университет
И старинный Пушкинский театр.

Календарь кленовый в октябре
Обрывает за листком листок
И пелёнки сохнут во дворе.
Это старый мой Владивосток.

Там пацан в тельняшке смотрит вдаль,
Треплет ветерок его вихры.
Годы пролетели – и едва ль
Я найду приметы той поры.

Новости гремят со всех сторон,
Тянет из-за острова грозу.
Я на тротуар, как на перрон,
Выйду из вагончика внизу.

И как будто не было тех лет,
И как будто нет ещё моста.
И склонился бронзовый поэт.
Шаг – и он покинет пьедестал.

Шаг – и где-то на другом конце
Города звучат его слова.
И Высоцкий, отыграв концерт,
Курит возле каменного льва.

И в мансарде снова до утра
Светится окошко, как маяк.
Не грусти! Всему своя пора,
Пушкинская улица моя.

Не грусти, что кораблик уплыл
И обратно вернётся не скоро.
Не грусти, – не хватает чернил…
И над письмами Элеонора
Проливает слезу, – и слеза
В волны строки её обращает.
Поднимает корабль паруса
И прощается с ней. И прощает
Ей разлуку – почтовый конверт —
Остающийся дом с мезонином
И тот город, стремящийся вверх,
В облака над Амурским заливом.

Как давно – Боже мой, как давно
Били склянки на старом корвете, —
И она открывала окно,
И трепал её волосы ветер.
Жизнь прожить – не перо обмакнуть
В синеву, – не хватает простора.
По волнам отправляется в путь
На кораблике Элеонора.
Не грусти! Запечатай конверт,
Обучайся у чаек отваге
Жить без дома, как старый корвет
С парусами из тонкой бумаги.

По ком на родине звонят колокола —
Морские рынды затонувших кораблей?
Душа застирана от соли добела, —
Не разглядеть полоски тёмные на ней.

Как чайка белая, над городом парит
И растворяется в тумане навсегда.
Прощай-прощай от Эгершельда до Зари.
Погода лётная, солёная вода.

Прощай-прощай, наш музыкальный чердачок —
Шкатулка с песнями, окошко на залив.
Оплачен гамбургский, но не кабацкий счёт.
Уходим, ни гроша с собой не захватив.