Анатолий Бергер - Времён крутая соль [сборник]

Ещё заброшеннее и печальней,

Куда бежать — уже не от него,

От собственной судьбы, ему подобной,

Заброшенной в ничто и в ничего,

Отброшенной, как чей-то камень пробный.

1994

Приснился старый дом,

Забытые соседи,

Я вспоминал с трудом

Фамилии на меди

Дощечки под звонком,

Покатые перила —

Всё это стало сном,

Всё это явью было.

Ступеней низкий скат

И вид во двор унылый,

Но иногда закат

Сверкал нездешней силой,

Исаакий из окна

Виднелся на мгновенье —

Глухие времена,

Слепые откровенья…

От молодых тех дат

Остались сны да строки,

Да за окном закат

Сверкающий, далёкий,

Да лестниц полумгла,

Свет жалкий вполнакала.

Всё это явь была…

Всё сном прощальным стало…

1995

Снова к улицам тянет знакомым,

Переулкам, дворам проходным,

Обдаёт чем-то тайным, родным,

Хочет за душу взять каждым домом.

И брожу, и брожу день за днём,

Всё мне чудится — молодость встречу,

Только страшно: а что ей отвечу,

Коли спросит — узнать бы о чём…

Потому что она-то права,

Да вот жизнь — но с неё разве спросишь,

И прощально слова произносишь,

Понимая, что это слова…

1990

На краю квадратной льдины

Селезень уснул,

Убегает Мойка длинно

В петербургский гул.

На одной торчит он лапке

Яркий, как макет,

Но притом живой и зябкий,

Тает, тает след.

Темных зданий отраженья

Рядом с ним сквозят.

Спит. И видит сновиденья.

Ярок их наряд.

1991

Где Николе Исаакий

Золотой послал сигнал,

Водяные чертит знаки

Убегающий канал.

В городском тяжёлом гуле,

В дымно-медленном дожде

Лики дивные мелькнули,

Замерещились везде,

В окнах, в небе, на воде…

2000

Сидят вокруг Екатерины,

И царедворский разговор

Ведут державные мужчины —

Русь берегут, несут ли вздор?

Как ни суди, а каждый славен,

Но уваженья к даме нет.

И лишь Суворов и Державин

Стоят — воитель и поэт.

2009

Восемнадцатый век студёный,

Неотапливаемый век.

Холодеют дворцы и троны,

В лёд врастая, кутаясь в снег.

Не познавший водопровода,

Он пиита строкой согрет,

И «На взятье Хотина» ода

В зябких пальцах Елисавет.

1999

Фонтаны замерли до лета

В холодной глубине земли,

И как старинная монета,

Сверкают статуи вдали.

Без плеска струй осиротела

Их бронза в зябкой тишине,

И грозное Самсона тело,

И злобный лев — всё как во сне.

Зато пугливо белка скачет,

Свистят синицы на лету,

Берёза лист последний прячет,

А он всем виден за версту.

1978

Воскресным ранним утром город мой

Ещё пустынный, словно бы ночной —

Чужим мне показался.

Незнакомо

Блестел адмиралтейский шпиль вдали,

Трамвай на остановке стал.

Вошли

И вышли люди.

Странная истома

Во мне жила, недоспанных минут

Я чувствовал укор, но было ясно,

Как никогда.

Вокзала дальний гуд

И посвист доносился ежечасно,

Канал плескал о камни под мостом,

И памятник вождю торчал убого,

Но чудилось — я в городе чужом.

Трамвай ушёл, и где моя дорога?

1992

Окраины моей углы и повороты,

Квадратные дома,

Горбатые столбы.

Уехать бы куда, да словно жаль чего-то —

Забора, деревца, лихой своей судьбы?

Отсюда увезли на легковой сначала,

А после «воронки», «столыпинский вагон»,

Но снились мне мосты, соборы и ростралы,

Окраин корпуса в мой не врывались сон.

Лишь только иногда во мгле передрассветной

Вдруг электрички стук маячил в тёмном сне,

Далёкий и глухой, прощальный, безответный,

Дома и пустыри мелькали, как в окне.

1989

В тот первый час, в тот первый день

Металась улиц дребедень,

И чудилось мне не на шутку,

Что снится вновь знакомый сон,

А въявь — забор со всех сторон,

И скоро прокричат побудку.

И не могу понять с тех пор —

То впрямь собор или забор?

То всадник ли, гремящий славой,

Иль тёмной вышки страх ночной?