Анатолий Бергер - Подсудимые песни

Иеремия к пораженью звал,

Но речь его была словами Бога,

Накатывался вавилонян вал

Всё яростней и всё не шла подмога.

«Он притупляет воинов мечи!

Военачальники слабеют духом

А чьи его слова, ты знаешь — чьи?

Народ же тёмен, верит всяким слухам», —

Князья царю кричали.

И во прах

Пал город, золотой Иерушалаим.

Пожар и разрушенье, смерть и страх,

Изгнание — мы помним всё и знаем.

Господь нещаден в правоте своей,

Иеремия был его устами,

Но если вновь под стенами халдей —

Кто прав — боец с мечом, пророк ли в яме?

1988 г.

Ладони выжжены. Нет сил

И ложку поднести к губам —

Ты это ведал, Феофил,

Когда приказывал рабам!

О, раскалённость тех пластин,

О, смерти запах, тьма в глазах!

И слышу шёпот свой: «Един

Ты на земле и в небесах…»

Молитва ли меня спасла,

Иль вопияла к небу плоть

Сквозь жар желез, что жгли дотла —

Про это знает лишь Господь.

И вновь сияет белый свет,

И колокольный звон вокруг,

И только рук как будто нет,

Как будто раны вместо рук…

Но я поклоном и мольбой,

И незажившей болью ран,

Своею собственной судьбой

Твой лик пишу, о, Иоанн!

И да пронзит той краски дрожь,

Как бы ожогами крича,

Лихих времён слепой правёж,

И власть, и злобу палача!

1973 г.

О, Боже, Господи святой,

К Тебе душой взываю всею,

Твой клич с горы Синайской той

Звучал глаголом Моисея.

Морские волны бросил вспять,

И в голод пищей спас небесной,

И вёл весь путь за пядью пядь,

И Сына предал муке крестной.

Но, Боже, Боже, чья вина,

Что Сына именем и славой

Творили зло и даль темна,

И нет конца судьбе кровавой.

Дай сил созданью Твоему

Понять Твои предначертанья,

Столетий ведая страданья

И роковых вопросов тьму…

1974 г.

Расплавленно и тяжело

Над лесом жёстким и корявым

Пятно холодное взошло,

Пугая отсветом кровавым.

Над белой тишиной земли,

Над вспышками аэродрома,

Над хмурым городом вдали,

Над крышею родного дома,

Над жизнью и судьбой моей,

Над мира суетою вязкой,

Над вросшей в землю с давних дней

Заржавленной солдатской каской.

После тяжких морозов синица

Снова скачет, тревожа кусты,

Снег застылый на солнце искрится,

И лесные дороги чисты.

Как я рад, что жива, уцелела

Эта звонкая песня земли!

Что безмолвный комок охладелый

Не схоронен в метельной пыли.

Люди прятались в хмурые зданья,

Город, как в лихорадке трясло,

Как же певчее это созданье

Без пристанища выжить смогло?

Это тельце в цветном оперенье —

Сколько жара в нём, сколько огня,

Сколько непобедимого пенья!

Вот навечный пример для меня.

Как жил ты без меня, ручей?

Я рад — ты никуда не делся,

Хоть обмелел ещё сильней,

Зелёной ряскою оделся.

Но вижу — люди городят

Запруды, берега лопатят,

Таскают камни, тачки катят,

Упорно трактора гудят.

А это значит — сочтены

Твои деньки и никогда ты

Не отразишь голубизны,

Игры ветвей замысловатой,

И ласточки не напоишь,

Не встретишь путника приветом,

И над тобой ночная тишь

Не озарится лунным светом.

1980 г.

На пёстром и тяжёлом драндулете

По тротуару дерево везли,

И ветви то хлестали, будто плети,

То, как метла, медлительно мели.

Зелёное, всё сваленное в кучу,

Оно уже не помнило о том,

Как зыбким верхом задевало тучу,

Как на ветру ходило ходуном.

Как перед снегом на ветвях вороны

Мостились, только изредка крича,

Кусты взбирались тяжело по склону,

Дожди, бывало, лили в три ручья.

И корни убегали в глубь земную,

И листья улыбались в день весны,

А осенью, шумя напропалую,

Валились ворохами желтизны.

… А нынче шутовского катафалка

Крутые вздроги, детский визг вокруг,

Прохожего с возницей перепалка,

По тротуару шорох, щёлк и стук.

1976 г.

Деревянные качели

Раскачались и запели —

В песне скрежет, дрожь,

Дребезжание тугое,

А ещё поддашь ногою —

В небо попадёшь.

В этой песне плач древесный —