Роберт Рождественский - Лучшие стихи

сумрак лесов…

Я вас так понимаю,

как усталые люди

понимают сон…

Я мечтаю о вас.

Ожидаю вас жадно

ночи

и дни.

Крик

родившихся завтра,

родившихся завтра,

поскорей зазвени!

Так и мы входили.

Все правильно.

Состояние,

как в бою.

Силы хватит.

Крылья расправлены.

Начинайте

песню свою!

Судьи с тонкими шеями,

судьи

с петушиными голосами,

только начаты

ваши судьбы,

чуть намечены

ваши судьбы.

Вот вам жизнь.

Разбирайтесь сами.

Нате!

Стройте и протестуйте!

О своем

твердите упрямо.

Нате —

мучайтесь!

Нате —

думайте,

в чем вы правы,

а в чем – не правы.

Вот она, безграничная, —

нате!

Этой жизнью

себя наполните.

Все, что мы позабыли, —

вспомните!

Все, что мы не узнали, —

узнайте!

Только сразу не обессудьте,

не ругайте слишком поспешно, —

если вы упадете,

судьи, —

мы подымем вас

твердо и бережно…

Мир дрожит от весеннего грохота.

Вас заботы наши

смешат.

Это – много,

но это и крохотно —

сделать первый

собственный шаг.

Ведь пока для себя вы распутаете

все, что создано было не вами,

вы еще очень долго будете

говорить не своими словами.

Разбираться в цитатах выспренних,

горевать

от случайных бед,

сомневаться

в известных истинах

и выдумывать

велосипед.

Не стоит от себя бежать,

глаза потупив…

Поступки

надо совершать!

Одни поступки!

Поступок —

в тру́се разбудить

замах героя.

Поступок —

жить,

не затвердив

чужие роли.

Поступок —

быть собой

в дыму

и клятве пылкой.

Поступок —

вопреки всему

молчать под пыткой!

Поступок —

много долгих дней

гореть,

а после

порвать поэму,

если в ней

хоть капля

позы.

Прикажет время зубы сжать —

не протестуйте.

Поступки

надо совершать!

Одни поступки!

И кровь твоя

через ничто,

дымясь,

проступит…

Ведь если жизнь – поступок,

то

и смерть —

поступок.

Мы живем в предвоенное время.

Предразлучное.

Предпоходное…

Не желаю,

чтоб подобрели

командиры наши пехотные.

Танки,

тяжкие, как терпение,

переваливаются на марше.

И скрипят

ремни портупейные.

И ладонь —

в оружейном масле.

Радиолы зовут напрасно.

Полдень длится.

И полночь длится.

И Россия

глядит пристрастно

в похудевшие наши лица.

И отцы звенят орденами

над мерцанием

рюмок незвонких.

Обо всем,

что случится с нами,

вы прочтете в письмах.

И сводках…

У истории

неистошный

голос.

Крики потонут в бездне…

Над землею дальневосточной

ходят тучи,

как в старой песне…

Будет трудно?

А что поделать?

Будет смертно?

А как иначе?..

У шлагбаумов запотелых

тормоза визжат

по-щенячьи.

Тонет сумрак в дожде мгновенном.

Козыряют нам часовые…

Не впервые

за послевоенным —

предвоенное.

Не впервые.

И опять он рождается

в зябком окне.

Барабанит в стекло,

будто просит помочь.

В нем —

коротком,

еще не потерянном дне —

непрерывная боль,

сумасшедшая мощь!..

«Суета!» – говоришь?

«Принесет – унесет?»

Говоришь, что поэту

гораздо важней

о бессмертии думать

и с этих высот

обращаться к векам

через головы дней?..

Я не ведаю,

чем тебя встретят

века…

Для спешащего дня

я кричу и шепчу.

И останется после

хотя бы строка —

я не знаю.

Я знаю.

Я знать не хочу.

Не думай о секундах свысока.

Наступит время,

сам поймешь, наверное:

свистят они,

как пули у виска, —

мгновения,

мгновения,

мгновения…

У каждого мгновенья – свой резон,

свои колокола, своя отметина.

Мгновенья раздают – кому позор,

кому бесславье,

а кому бессмертие!

Мгновения спрессованы в года,

мгновения спрессованы в столетия.

И я не понимаю иногда,

где первое мгновенье,

где последнее.

Из крохотных мгновений соткан дождь.