Шалва Бакурадзе - Антология новой грузинской поэзии

Лишь у церкви воздух спекся, загустясь, —
Как один из прихожан пустился в пляс.

Все к шиповнику направились бегом, —
Натянул рассвет багряный балахон.

Лишь у церкви воздух спекся, загустясь, —
Под деревьями рассвет улегся в грязь.

По земле мы стали бить ногой босой,
Как крестьяне, чтобы дол залить росой.

Бабы бедрами громадными трясли,
Отдаваясь деревам, опять в пляс шли.

Мужики, большие скинув пояса,
Ну деревья жаркой пляской истязать.

Лишь у церкви воздух спекся, загустясь, —
Мы к деревьям вышли и вступили в пляс.

Я березу заплясал там над рекой —
Только бабы переполнились тоской.

Над землей тогда ручищами подняв,
Надругавшись, в поле бросили меня.

Лишь у церкви воздух спекся, загустясь, —
Как один из прихожан пустился в пляс.

Бабы вытоптали поле дочиста, —
Пятки прыгали, как сто овечьих стад

Наполнял рассвет их грудь, как молоком,
И светился каждым аленьким соском.

Лишь у церкви воздух спекся загустев, —
Обессилев, повалился я у стен.

В одном из кварталов города
Жена зарезала мужа
И положила на стол окровавленный нож.
А потом, как случается, —
Взяла и спрятала нож,
И спрятала тело,
И спряталась, подглядывая в узкую щелку.
На столе осталась мокрая тряпка,
Осталась ложка с глиняной ручкой.
Осталась линия солнца с ножом и каплями крови.

Пришли товарищи мужа
И в многоэтажном подъезде
Подняли переполох, подобно флагу.
Переполох поплыл вдоль стен отвесно
И просочился в квартиры соседей.
Это случилось в то самое время,
Когда пустеют служебные помещения,
Когда перезрелая гроздь пассажиров
Удесятеряет тяжесть троллейбуса
(То есть, это случилось днем).
Муж ничего не сказал товарищам,
Потому что договорился со смертью:
Смерть получил как нечаянный дар,
Хотя не учел метаморфозу собственной селезенки.
Товарищи разнеслись по пустым комнатам,
Раскатились, точно пестрые паласы,
Товарищи задымили вкусным табаком,
Товарищи осудили бессловесную жену,
Жена предъявила товарищам свои руки,
Жена предъявила товарищам свое тело,
Ни одной слезы не обнаружили у жены.
Товарищи деловито повели плечами,
Плечи приняли деловой вид
И, ощутив себя уверенно, принялись расхаживать взад-вперед.
Плечи и руки товарищей мужа,
Посовещавшись, купили водки.
Водку всегда любил и усопший,
Но у него не было желания выпить.
У него на лице было нежелание.
И его товарищи выпили водку,
И ушли домой, и тут же уснули.
И жена спала. И муж спал.
И луна спала наполовину,
А потом быстро пошла на убыль.

Сердце нашего мира. Подоконник. Хлебная корка.
Шрамы надежды врезаны в заскорузлый вельвет.
Хлеб на асфальте. Замызгана бумаги крысиная шкурка.
Старость уже не прячется за завесой снежинок-лет.

Вода заполнила воздух, тяжесть слезы провисла.
Пока не обрушилась ярость — живительный дай глоток!
Вода заполнила плевру, пузырьку кислорода тесно.
Кровь, на бегу застывая, рвется в венный проток.

В ладонях огонь — рожденный под пристальным взором молний.
Это тепло потаенное в мрачном узилище плоти.
Пламя под буйством ливня. Богу данное слово.
Да… Вот еще что — Любовь. И те, в ком ее найдешь ты.

Запомни твёрдо, что ни день, свою обложку я меняю,
Меняю, как перчатки, я характер свой и настроенье.
Как по границе, по следам твоим иду, едва ступая,
Непримирим я и суров, мильон причин для предъявленья.

И постарайся, я прошу, принять бессрочные мученья,
Сверлящим взглядом боль твою свербящую смягчить стараюсь.
Прошу, со мной соединись, уже на грани разрушенья
Все наши связи… А не то во льдах вершин я затеряюсь…

Тебе я руки протяну окоченевшие, почуя,
Что ты взорвёшься, как нейтрон… Земля отравою одета.
В великом множестве богов тебя узнаю и, бушуя,
Душа моя изобразит картину гибели планеты.

Давай же мы поворожим, прогоним прочь и сглаз, и порчу,
И разорвём шнуры, ремни своих смирительных рубашек,
На нас похожих в мире нет, все убедятся в том воочью,
И не рождён ещё никто, чтоб чаяния понял наши…