Шалва Бакурадзе - Антология новой грузинской поэзии

Иди, мальчик, домой, иди,
И если нет у тебя ни дома,
Ни родителей,—
Чтобы ждать в полночь стука твоих шагов, —
Сторонись хотя бы этого предместья.

Город полночный, город полночный, белых огней залитый зыбким
Светом, на плитах твоих, простершись, вот я, простертый, лежу с улыбкой.
Город полночный, я и не ведал, что так, с твоей мостовой пространной,
Вымерзшей, можно глядеть на звезды, можно глядеть на звезды так странно.
Город полночный, город полночный, бледных огней залитый зыбким
Светом, на плитах твоих, простершись, вот я, простертый, лежу с улыбкой.
И не понятно мне, не понятно — Ад предо мной или сад Эдема,
Как же горят фонарей слепяще лампочки — мостовых диадема,
Как преломилась юность, как пала, хрупким к земле приникла растеньем,
Как оказался в лоне кромешном ночи — слепленный из светотени?
Душу зачем тревожило прежде этих холодных огней мерцанье,
В час, когда комнату разрывало света продольными изразцами?
Сам ли хотел, иль это манила тайная сила и предрекла мне —
Долго глядеть из окна, так долго на мостовой покатые камни?
Город полночный, город полночный, вера в тебя оказалась зыбкой,
Все же на плитах твоих, простершись, вот я, простертый, лежу с улыбкой.

От начала мир таким был создан,
Все уже предрешено не нами —
На петле повесили под звезды
Жертву, как козленка на закланье.
Наискось потом ножи точили,
И луна, глядящая с наклоном,
Освещала место, где забили,
Точно пса, козленка под забором.
Точно пес, луна тряслась, вдыхая
Горный воздух, с кровью перетертый,
В нем кричал как будто кто-то — Каин! —
И натравливал — ату! — кого-то.
Собрались мужи земные, низкий
Под луной воздвигли стол огромный,
Проломив ее, — и стек на доски
Свет и в трещинах скопился темных.
Мясо в клочья лапами порвали,
В темноте над жертвой лбами бились,
Мрачные сидели и макали
В кровь луны, сжирая что осталось.
А потом вино текло рекою,
Затопляя все, и в пляске пьяной
Каждый топал по луне ногою —
По языческому талисману.
Лунный свет в руках перебирали
Так похожие на сумасшедших, —
Став сынами мрака, поминали
И скорбели обо всех умерших.

Видишь, жизнь — это один сумеречный коридор.
Только тусклая лампочка еле тлеет, где вход,
Дверь одна и одна луна светит в одно окно.
Видишь, жизнь — это один сумеречный коридор.
Радость — миг, но и она оборотится бедой,
Ибо, знай, что всегда — сладость и горечь — одно.
Все, что есть — это один сумеречный коридор,
Лишь одна женщина, пуля, лишь один разговор,
Путь один, прочее только призрак того и сор.
Видишь, жизнь — это один сумеречный коридор —
Дверь одна и одна луна светит в одно окно.

Здесь раздастся ночью речь мертвеца
У каштановых деревьев, возле шумной воды.
Здесь раздастся ночью речь мертвеца
Пустоту наполнит ветром, светом хлынет седым.
Здесь раздастся ночью речь мертвеца
В темной зелени, сквозь мертвенной аллеи просвет,
Чья рука во тьме мне будет мерцать
И со вздрагивавшей ветви лист иссохший сорвет.
Здесь раздастся ночью речь мертвеца
Миловиден, свежестрижен, только-только побрит,
Здесь раздастся ночью речь мертвеца
Лишь во взгляде будет горечь чуть заметно сквозить.
Помнит Мтквари каждого мертвеца,
Тяжко двигаясь и вяло по течению вверх.
Пресных слез ему не надо с лица —
На брегах он жаждет видеть — праздник умерших всех.
Здесь раздастся ночью речь мертвеца
Затрудненная печалью, нежным вязким теплом,
И подобны отраженьям зерцал
Искаженных станем с краю, где лазурно-темно.
Здесь раздастся ночью речь мертвеца
Будем мокрыми губами разговаривать мы,
Как круги, зыбящи гладь озерца,
Возле рта слова завьются слепоглухонемы.
Здесь раздастся ночью речь мертвеца
Покачнется даль, как ложе, где темнеет лазурь,
В топи глаз погасших цвета свинца,
Промелькнет и вновь исчезнет отблеск выцветших зорь.
Здесь раздастся ночью речь мертвеца —
Разволнованные кроны разметут лунный круг,
Чьи следы во тьме мне будут мерцать —
Мой мертвец, мой собеседник — старый преданный друг.