Валентина Иванова (Спирина) - Каракули гениального графомана. Лучшее

Меня уже ничем не удивить,
Ничем не испугать и не расстроить.
Нет-нет! Я продолжаю так же жить,
Вот только чувства перестали что-то стоить.
Я много лет лила потоки слез,
Я плакала, оплакивая гордость,
И избавлялась от ненужных грез,
Впуская в душу отношений пошлость.
Теперь мне стало тошно от себя,
Катиться вниз, чтоб вымолить признание.
И жить воспоминанья теребя,
В промозглом одиночестве, в изгнании.
Да да! Меня изгнали из любви,
Закрыли дверь, сказав – «Не беспокоить!»
– Ты не нужна, – руками развели.
Финал банальный для таких историй.
Сначала просто оглушила боль,
Ослепла и оглохла в одночасье.
Раздавлена, убита словно моль.
И крылышки поломаны на части.
И серая бесцветная пыльца,
Туманом ледяным накрыла сердце.
Белей, чем полотно, стал цвет лица,
В висках стучали кованые берцы.
Скулила, выла, билась, словно зверь,
Каталась по полу, от судорог ломаясь,
Взывала к небесам – как жить теперь?!
Луна в ответ мне злобно ухмылялась,
И день и ночь и тысячу ночей,
Жила в бреду холодном, безнадежном.
О, как же тяжело вдруг стать ничьей.
Вернуть назад, что было – невозможно.
И вот однажды, вот в такую ночь.
Холодная звезда с небес спустилась.
И предложила мне чуть-чуть помочь,
А я, от боли корчась, согласилась.
Звезда сказала: – Ты горишь огнем,
А я устала и хочу согреться.
Ты всё забудешь в холоде моем,
Но я возьму в подарок твоё сердце.
И яркий свет вдруг полыхнул в ночи.
Звезда сияла даже ярче солнца.
Меня же звездный холод излечил.
В груди спокойно. Ничего не бьется.
И память не тревожит больше сон,
Не беспокоит чувствами пустыми,
И стерлось в памяти, что был когда-то ОН.
Как-будто мы всегда были чужими.

Распахнула душу. Дура!
Что ж ты делаешь с собой?
Пятна крови темно-бурой,
На груди своей замой.

Сердце вынули, забрали?
Ты позволила сама.
И теперь сидишь в печали,
Средь весны сквозит зима.

Ну и что ты будешь делать?
Слезы в ведра собирать?
Этой жизни ты хотела?
Нравится себя ломать?

Или может сбросишь иго
Неслучившейся любви?
И истошно, громко, дико,
Гордость в помощь позови.

Спину прямо и улыбку
Натяни на всё лицо.
Людям свойственны ошибки,
Люди же, в конце-концов.

И уверенной походкой
Продолжаем жизни путь.
И твоя любовь-находка
Встретится когда-нибудь.

Вы знаете, какое это чувство —
Когда над полусонною землей,
Плывет и разливается так вкусно
Дыханье хлеба, созданный тобой.

Десятки лет знакомая дорога,
Идешь с утра, а аромат плывет,
И понимаешь, как же это много —
Дать хлеба городу и накормить народ.

Насквозь твоя одежда пропиталась
Теплом и добротой родной печи.
И слов любых ничтожно будет мало,
Чтоб рассказать про труд людей в ночи.

Их руки пахнут солодом, ванилью,
И в их глазах играет добрый блеск,
Спускается мучной на плечи пылью,
Их труд – благословение небес.

И здесь людей случайных не бывает.
Лишь тот, кто сердцем предан и душой,
Работу хлебопеков выбирают,
На жизнь на всю, на долгий путь земной.

Особый мир особых обязательств,
Что б ни случилось – должен быть всегда,
Хлеб на столе – вот главный показатель,
Самоотверженно тяжелого труда.

И пусть плывут сквозь ароматы хлеба,
Тепло их душ и доброта сердец.
Традиции и старые секреты,
И опыт поколений – их венец.

Я буду жить – с любовью или без!
С тобой иль без тебя – уже не важно.
Ты в мою душу в обуви залез,
По сердцу в сапогах. Уже не страшно.

Я буду жить, назло себе самой,
Потоки слез промыли мне сознание,
И наслаждаться собственной зимой,
Среди жары. Средь пустоты. В изгнании.

Я буду жить, по прежнему любя,
Горя огнем добра, тепла и веры.
И наплевать, что рядом нет тебя.
И что оттенок жизни только серый.

Я буду жить. И я сильней, чем ты.
Лежа на дне глубокого ущелья,
Я в свои крылья заплету цветы,
И к солнцу поднимусь прося прощенья.

У всех родных и дорогих людей,
Которых я слезами изводила,
И у врагов. И близких мне друзей-
Они всегда мне предавали силы.

Я буду жить и перекрашу жизнь,
Из серого в мерцающе-жемчужный.
А ты теперь ко всем чертям катись.
Мне подаянья твоего не нужно.