Валентина Иванова (Спирина) - Каракули гениального графомана. Лучшее

Слезы… Горьким соленым жемчугом,
По щекам, по губам рассыпались,
Не пойму сама – было ль, не было.
Может, просто друг другом насытились.

Может, просто сама всё придумала,
Может, нужно умерить фантазию,
И прошу я для сердца глупого,
Примените ко мне эвтаназию.

Чтоб не мучилась и не маялась,
Чтоб других стихами не мучала,
Сотни раз я уже покаялась,
Что доверила сердце случаю.

Перепутала жизнь реальную,
С глупой сказкой, наивная женщина,
И душа моя ненормальная,
В паутине..как в мелких трещинах.

И не важно совсем – было ль, не было,
Бей больнее, чтоб уж не рыпалась,
Чтобы боль моя горьким жемчугом,
В придорожную пыль осыпалась.

Кровью заляпано платье души,
Черные мимо смотрят глазницы.
Тихо, костлявая, не дыши,
Хорош надо мною кружиться.

Я не раба, не слуга и паж.
Я не твоя подстилка.
Ты утверждала – любовь это блажь,
Бред нереально пылкий.

Нет уж, старуха, не блажь и не сон.
Любовь нам – подарок свыше.
И вовсе не важно, что он не влюблен,
И сердце моё не слышит.

Иди-ка отсюда, костлявая тварь,
В саване белом с косою.
Лет через сорок взойду на алтарь,
Тогда и споем с тобою.

Мне бы пару часов одиночества,
Чтобы в голос, по-бабьи завыть.
Я ж живая еще и мне хочется,
Полноценною жизнью жить.

На белые стены не пялиться.
От боли не выть по ночам.
Может, смерть надо мною сжалится,
И на ушко шепнет врачам.

Чтобы больше меня не мучали,
Не кромсали десятки раз.
Но и смерть продажная ссучилась,
Только черные слезы из глаз.

Дверь прикрыла и тихо уходит.
Белый саван по полу шуршит.
Нервы в хлам, а терпенье на взводе.
Мне бы пару часов в тиши…

При всем уваженьи к Есенину,
Не буду его цитировать.
И в это утро осеннее,
Попробую импровизировать.

Про чувства, нахрен ненужные,
И про обиды вчерашние,
Про рифмы-строчки натужные,
Про сердце, напрочь продажное.

Что ж орган, ты, кровокачающий.
Мой разум совсем не слушаешь.
Как юзер-нуб начинающий,
Всё что тебе врут – кушаешь.

Любви захотелось, глупое?
Ты мало от боли маялось?
Любовь оказалась сукою,
Бродяжкой чужой неприкаянной.

Пришла, посидела, насытилась.
И дальше, своей дорогою.
А ты, как всегда, обиделось,
Что мало тебя потрогали.

Тебе бы, сердце наивное,
Панцирь железно-кованный.
Чтоб не болело, не ныло ты,
Когда по нему подковами.

А осень, подруга верная,
В душе поселилась намертво.
Живет своей жизнью вселенная,
На сердце табличка «Заперто!»

Небо в черных пятнах облаков,
Утро в сером покрывале тихой грусти.
Я под тяжестью согнулась от оков.
И на небеса меня не пустят.

Крылья с мясом выдраны давно,
Под кровать заброшены, забыты.
Губы шепчут, как в немом кино,
А глаза в отчаяньи раскрыты.

Боль вернулась и не хочет ждать,
Ей без разницы, что я не все успела.
Хочет снова в плен меня забрать.
Тварь! Ты слишком много захотела.

Я не сдамся и назло тебе..
Буду жить как прежде – полной жизнью.
Хоть идешь ты рядом по судьбе,
Слишком рано ты по мне справляешь тризну.

Упаду с кровати и ползком,
Два крыла назло тебе достану.
Слезы высохнут, растает в горле ком.
У меня ещё большие в жизни планы.

У боли абсолютно белый цвет,
Бездушный лед, прозрачный и холодный.
У боли никаких оттенков нет,
Лишь хоровод снежинок сумасбродный.

Когда друзья забыли, что ты есть,
Когда тебя совсем не замечают,
За белою стеною занавес,
Холодный снег печаль твою ласкает.

Когда любовь ответа не нашла,
Как белый дым стоит перед глазами,
Отчаяния белая стена,
Твоими окропленая слезами.

Когда осталась ты совсем одна,
Как белый саван траурной одежды,
В свои тиски сжимает тишина,
Твой белый пепел умершей надежды.

У боли абсолютно нету глаз,
Она слепа..глуха и безразлична,
Она, поверь, не выбирает нас,
В припадке белоснежном истеричном.