Валентина Иванова (Спирина) - Каракули гениального графомана. Лучшее

Роняя холодные слезы, проснулось осеннее утро.
Дождем бесконечно грустным сознание грубо будит.
И вроде, всё как обычно, и всё как всегда как-будто.
Но черное-черное сердце любить уже больше не будет.

Оно, как и все хотело любви бесконечно нежной.
Стихи в пустоту дарило словами давно избитыми.
В ответ получало только бури холодные снежные.
И черное-черное сердце покрылось корой антрацита.

Наивное, нежное, хрупкое горячими красными буквами.
Писало повесть нелепую, не зная, что пишет пророчество.
Оркестр оглушительно траурный туш исполняет трубами.
А черному-черному сердцу любить уже больше не хочется.

Капельки крови отчаянно корчились в ярком пламени.
Сжигая всё то, что помнило и то, что так долго любило.
В последний раз чувства ненужные взвились погребальным заревом.
И черное-черное сердце теперь навсегда остыло.

Мой ангел стар и вечно пьян,
Бубнит всегда: «Не плачь, прорвемся,
Не страшно, жизнь не океан,
А значит мы не захлебнемся».
И свесив голову на грудь,
Мой ангел с храпом засыпает,
У нас один с ним в жизни путь,
Но он меня не охраняет.
Уже давно ослеп от слез-
Так много за меня он плакал,
Он много боли перенес,
И я как поводырь-собака
Его теперь веду с собой,
Везде, куда бы ни случилось.
Мы крепко связаны судьбой.
Ну да, вот так у нас сложилось.
А был он молод и силен,
Меня всегда от бед спасая,
Мечтали вместе – я и он,
Что вот придем к воротам Рая.
Всегда смеялся и шутил:
– Ну что расклеилась, старушка!
Но, видно, выбился из сил,
Моё плечо – его подушка.
Когда-то пили с ним вино,
Когда-то в прятки с ним играли,
И словно мы в немом кино,
Без слов друг друга понимали.
В болезни рядом день за днем,
В моём приткнувшись изголовье,
Он ангельским своим теплом,
Хранил меня своей любовью.
Но, видно, исчерпав лимит
Тепла, добра, любви и света,
Сказал: – Морально я убит.
И сгинул прочь с порывом ветра.
Оставил два своих крыла:
– А вдруг… А может, пригодятся,
Спасибо, что со мной была.
Прости безумного паяца.
На крае пропасти сижу,
И в бездну перышки бросаю,
И белым точкам вслед гляжу,
И тихо-тихо повторяю:
– Чудные люди… Каждый раз,
Когда дела свои вершите,
Не забывайте, что за вас,
В ответе ангел ваш – Хранитель.

Она просила: – Сердце в дар прими.
Он улыбнулся: – Что же в нем хорошего?
Такое хрупкое, легонечко сожми
И нет его. Лишь кровяное крошево.

И сжал. И улыбаясь наблюдал,
Как мимо пальцев осыпалось сердце,
Потом струей холодной отмывал
Остатки той, что не смогла согреться

Мне надоело любовь выпрашивать,
Глупой надеждой одиночество скрашивать,
Чужую ласку за другими донашивать,
Нужна ли тебе – бесконечно спрашивать.

Не на помойке себя отыскала.
Сколько сама себя в ноги бросала,
Хватит. Предел. Я смертельно устала.
Лучше одной, чем той, кем я стала.

Нежность? Кому оно нужно, скажите?
Верность? В другом её теле ищите.
Ласка? Вообще незнакомое слово.
Псих-одиночка к полету готова.

Злость – вот и всё, что во мне остается,
Ехидство, особенно мне удается.
Шаг до безумия. Песня над бездной.
Может, такой буду я интересна.

Давай ударим бытом по любви,
Начнем скандал из-за немытой кружки,
И планы все, надежды все свои,
Из обоюдной вредности разрушим.

Амбиции свои на первый план,
И сомн желаний – песня эгоизму.
И вот итог – один назавтра пьян,
Другая прячет страсть за пофигизмом.

В своих обидах обо всем забыв,
Друг друга бьем по самым главным точкам,
И разбегаемся друг друга не простив.
И воем по ночам по одиночке.

И только лишь, когда упали вниз,
Достигнув пика, апогея боли,
Когда из-под опущенных ресниц,
Слеза стекает горькая невольно…

Мы понимаем, как же мы глупы,
В своих амбициях других не замечая,
В величии своем глухи, слепы.
И лишь любовь одна за всех прощает.