Эйтан Адам - Рука к перу, перо к бумаге

Тори умирала. Эд это знал. Тори это тоже знала.

Тори не любила Эда. Эд это тоже знал.

– Метель. Славно.

– Что ж славного, из дому не выйти.

– Пока метель – зима. А до конца весны…

Эд промолчал. Он не любил, когда говорили о неизбежном конце.

– Знаешь, – продолжила Тори, – я буду скучать по тебе.

– Ты о чем?

– Там мы не будем вместе. Мне будет тебя не хватать. Очень.

Эд промолчал. Он это тоже знал: после перехода остаются вместе только любящие пары.

Все было так, как надо. И сам переход, и все сопутствующие церемонии. Односельчане искренне сочувствовали Эду, но прекрасно понимали, что их сочувствие ничего не меняет. Ибо бывший весельчак и трепач Эд замолчал.

И когда, в положенный срок, он вернулся на свой двор, то продолжал молчать.

Соседи, вроде случайно, остались стоять у изгороди. А Эд, словно не замечая их, потрепал бросившихся к нему с веселым лаем овчарок, походил по огороду, зашел в хлев, – соседи позаботились, овцы были сыты и ухожены, – затем прошел в сад: Эд славился своими яблоками и орехами на всю округу, зато поля не держал.

Было ясно, что в саду Эд мог зависнуть до вечера: почки набухали, весна была в разгаре. Но всем не терпелось узнать – что дальше? Войдет в дом или пойдет спать на сеновал?

В одном доме двум хозяйкам не бывать – как и двум хозяевам. Тот, кто оставляет дом нетронутым, объявляет себя вдовцом. Навсегда.

Эд вернулся из сада и спокойно вошел в дом. Как обычно. Соседи повздыхали и разошлись.

Ну что ж, этого должно было ожидать. Недаром девушки спрашивали у парней: «Ты будешь меня любить, как Эд Тори?». И не всякий парень готов был ответить утвердительно.

А жаль. Эд был из хорошей семьи, и сам был крепок и широк в плечах. Разумный хозяин. Да и в схватках с кочевниками показал себя хорошо: умело защищал позиции, под шквальным огнем бил из винтовки как на стрельбище. Правда, преследовать не любил.

Весна была в разгаре, у всех были свои заботы. Эд тоже, казалось, с головой ушел в хозяйство, в свою очередь сходил общественным пастухом, все было как обычно.

Но как-то утром Эд прошел через все село на стрельбище. С винтовкой за плечами.

– Эд-то, Эд?

– Чего это с ним?

– Никак, опять на Пограничье собрался.

– Пару лет уже как винтовку в руки не брал.

– Вот и пошел на стрельбище.

– Да он же коня еще прошлой зимой продал.

– Ничего, на Пограничье дадут. Такому стрелку!

– Да туда ехать – два конных перехода. Пеших, считай, четыре.

– Эд в три уложится.

А на стрельбище было странно.

Эд постреливал. Это никак не был прежний Эд, с руки или с колена выщелкивающий кочевников одного за другим из седел. Это был какой-то очень усталый Эд.

Даже не взяв винтовку на локоть, приспособив какой-то пригорок, Эд лениво постреливал по мишеням. Казалось, результаты его не интересовали – впрочем, грех было жаловаться. Но стрелять, так стрелять, а не перекуривать! А Эд, казалось, был занят трубкой куда больше, чем винтовкой.

Наконец, вволю навалявшись на пропитанной порохом траве, выкурив две полноценные трубки и за все время сделав не более сорока выстрелов, – это Эд-то, способный за час расстрелять три полных подсумка! – Эд уселся на пригорок, вытащил шомпол, достал ветошь и отвертку и начал чистить винтовку. Но и покончив с этим достаточно грязным занятием, он не встал, а набил и раскурил еще одну трубку.

Винтовка лежала у него на коленях, он поглаживал приклад, затвор. Казалось, он баюкает ее как ребенка.

На обратном пути Эд свернул к дому Дуда-Строителя.

Дуд-Строитель получил свое прозвище на Пограничье. Нередко отбитые кочевники обнаруживали у себя в тылу невесть откуда взявшиеся засеки на самых удобных путях отступления. И хорошо, если пустые, а то и с кем-нибудь вроде Эда. Да и сам Дуд стрелял неплохо.