Михаил Львов - Стихотворения

И требовать от века отпущения,
Облюбовав сиденье у огня?

Я отвергаю эти допущения,
Как выстрелы. Как выстрелы в меня.

В противоречьях бытия,
Не укрощен и не прилизан,
Непримиримостью пронизан,
Его стихами думал я.

Еще не впрягся в воз, как вол,
Жизнь не брала еще за горло,
И он по-лермонтовски гордо
Меня по Молодости вел.

Он возникал, как юный бог,
В моем молчании и гневе,
И высоко парил я в небе,
И сам был бог, и все я мог.

Бездумным словом не бряцал,
На мир смотрел высокогорно,
Непререкаемо и гордо
И утверждал и отрицал.

Так с демонизмом лучших лет
Считали мы — без колебаний, —
Что мы свирепо колебали
Все то, чему прощенья нет.

И каждый — молод и силен —
Считал — назло своим трагедиям, —
Что ярым лермонтовским гением
Он персонально осенен.

Все были — «лермонтовцы» сплошь…
Нам было дорого — без юмора —
И то, что Левитанский Юра
Был внешне с Лермонтовым схож,

Что Наровчатов — не седой —
Еще сияющий поручик,
Певец войны и «белых ручек»,
Был тоже Лермонтов собой…

А ветер века в очи дул.
И эти сходства отпылали.
Как утешения — отпали.
Хоть мы и «в яблочко попали».
Как паруса, они опали.
Как листья, с возрастом, упали.
Осталось сходство душ и дум.

Остался вечный разговор
С его печалью и тоскою,
С непререкаемой строкою,
Как трибунала приговор…

(А вы, кому за нами жить, —
Ведь и от вас навеки в звездность
Уйдет ваш лермонтовский возраст —
Спешите что-нибудь свершить…)

Пусть возрасту не возразить,
Как ветру ночи из ущелий,
И лермонтовских ощущений
Не возвратить,
Не возродить,
Но не отдам я никому
Те дни, когда с такою верой,
С такою лермонтовской мерой
Мы подходили ко всему.
И был бы жалок наш разбег,
И жизнь была б к земле прибита —
Когда б не сразу тот Казбек,
Не эта мера и орбита.

Почему мне приснился комбриг мой опять
И бригада уральцев в строю?
И — мне не пятьдесят,
Даже — не двадцать пять,
Я еще, точно ангел, стою…

Почему мне приснился комбриг мой опять
И товарищи в смертном кольце?
И последний патрон,
и последняя пядь,
И железная гарь на лице…

Вижу легкую юность далеких людей
(Это — их… Это — днем… Это — тут).
Почему же все снится мне юность друзей,
Что с войны никогда не придут?

Почему это снятся в мои пятьдесят
Еще двадцатилетние сны?
Четверть века назад возвратился солдат,
Только сны не вернулись с войны.

Мой младенческий сон навсегда унесен
(Был он ясен и легок, как пух,
И спалось мне с цветами,
с землей
в унисон,
Был, как птица, беспечен мой дух).

Как
в покой
себя,
в травы
и в облачко
«вспать»,
В голубое плечо тишины?
Почему мои сны отправляются вспять
В невозвратные дебри войны?
Как пропавшие без вести, пали вы, сны,
Не вернулись с войны…

Ушли — непреклонны.
Назад не пришли.
Спасли миллионы,
Себя не спасли.

Остались — любовью,
Прекраснейшим сном,
Пронзительной болью
И вечным огнем.

И на обелиски
Заносим мы их,
Как в вечные списки
Сограждан живых.

В ликующих гимнах
Трубящих годов
Та боль о погибших,
Как совести зов.

Где — с пламенем чаши —
Я стану, как страж.
Погибшие наши,
Я — плакальщик ваш.

Я безвестный. Я безвестен.
Я без имени — известен.
Вечный житель твой, Земля,
Похоронен у Кремля.

…Был мой путь сюда торжествен:
Генералы в форме были.
И лафеты плавно плыли.
Милицейские застыли
Там, где шествие застигло.
И меня землей России
Государственно везли,
Как при жизни не возили,
Как при жизни не могли.
Чтобы пухом мне земля —
Вкруг меня, вблизи Кремля
Все столицы и края,
Вся геройская земля:
Сталинградская земля,
Ленинградская земля,
Подмосковная земля,
Украинская земля,
Брестской крепости земля —
Для меня все, для меня.
Как я рвусь к вам из огня!
Кто-то здесь средь вас — мой брат.
Кто-то здесь — мой друг-солдат.
Кто-то мать. И кто-то сын,
Может, с сыном — не один…
Кто-то здесь — мой близкий друг.
Кто-то здесь — мой чистый внук.