Ирина Коробейникова - Русская душа. Поэзия

На ощупь среди пыльного стекла
И мебели, неровно, оступаясь,
И, падая в пустые зеркала,
На солнечные блики рассыпаясь.

Я чувствую, я тоже заступил
В иную жизнь, в хмельное зазеркалье;
Здесь свет витрин – источник сил
Для долгого, неясного блужданья.

Микрорайон увлекся ночью
И застегнул свой яркий фрак
На фонари, сгоняя мрак,
Где в ступице дворов и переулков
Шпана на улице
толчется.
Жутко
Входить в подъезд:
Мертворожденные руины
Жилой архитектуры были
Победой жизни над восторгом мысли:
“Как хорошо, когда б в хрущевках мы не кисли”,
Идеей чистоты, убитой
Стремлением к анфасу,
высоте,
Масштабу и первичной простоте…
И позабытой в этой суете.

Взяв железную ручку окна,
Холод утра замкнув на себя,
От ладоней до пяток на голом полу
Я от нечего делать встречаю весну.

За спиной темень кухни,
Где тишь с синевой,
И лишь капли воды нарушают покой,
Осажденный на сонном дыханьи.

За окном уже света чуть-чуть,
по листве
Пробегает волненье,
покорно весне,
Пенье птиц,
и метро здесь одно,
Никого.

Запах теплой земли и дождя,
И асфальта легко проникает в меня,
(В нем эссенция утра, веление дня)
После первой затяжки, ведь это Москва!

Вселяясь в грани хрусталя,
Раскинув тени по паркету,
Свеча, тепло и свет храня,
Была со мной, верна рассвету.

Её ладонью заслонял,
От ветра, что укутал в шторы,
Негромкий шёпот, звон зеркал,
Полночный вой собачьей своры.

Смотрел на руки, вспоминал
Про боль, чтоб к ней уж не вернуться,
Как гибкий стан твой обнимал
И грел, робея прикоснуться.

Как, трепет света оброня,
Стоял с тобой, белее мела.
Жизнь прогорела свозь меня,
Вся до конца и не согрела.

Она легка, как ранняя весна,
Но осязаема, как летоисчисленье,
Приходит, недомолвками полна:
Надежда и неясное сомненье.

И мне просторнее с закрытыми глазами,
И день смеётся и проходит надо мной,
Над страхами, заботами, слезами —
Кто был ничем, останется собой…

Она ушла, одна и далека.
Во мне в секунду континенты гибнут,
Без трепета, но так наверняка,
Как гаснет свет, как только пробки выбьет.

С утра до вечера дробящимся лучом
Влетает свет и виснет на обоях,
И мечется мой взгляд, он заключен
В их строгих, полувыцветших узорах.

Черно-белое фото приучит к утрате,
Это – вексель, что представлен к оплате
Наличными: звонким местоимением
«Ты», что режет широким движеньем
Пустоту и цветы, что дарил тебе,
больно,
Превращая в гербарий невольно
меня самого,
Ведь в пустой эволюции мысли
нет ничего,
Только числа для каждого дня —
Партитура календаря повествует о том,
Как давно для меня ветер стал сквозняком.
Шелестя неизмятым тетрадным листом,
Руки пишут письмо для тебя.

Так как в этом клетчато-бумажном чехле
Мысли дольше хранятся, противно вдвойне,
Что в него опрокинул смятения край,
Оставляя неровно и крупно “Прощай”.

Пусть и в самом звучаньи такого словца
Гордость зверя, который бежит на ловца.
Добегу без надежды на чудо,
В этих буквах эффект самосуда
(Для того, кто не может простить до конца).

За окном, словно слезы отца,
Падал дождь без конца,
Замыкаясь на дрожь
В обхвативших колени руках,
На биение сердца в минутах, часах,
(И горькие слезы на бледных щеках).

Сзади тень, как идея крыла,
На холодную стену послушно легла,
Намечая мечту о полете вчерне,
Так свобода ещё остается во мне,
(Я готов за неё расплатиться вполне).

Я готов как Манас неустанно блуждать
Среди лиц, среди спин, находить и терять,
Свет прекрасных, живых, замечательных глаз
Я увидеть спешу, пока сам не угас.

Я бежал по траве и промок
И не мог отогреть ног,
И не мог отогреть дом —
Не делился огонь теплом.