Сергей Васильев - Стихотворения

И что тут темных ангелов винить —
У них ни сил не хватит, ни задора,
Чтоб сотворить подобное. Дано

Тебе лишь одному соединить
Мощь Микеланджело с безумьем Сальвадора
И безымянным камнем лечь на дно.

Цветет герань, мурлычет кошка,
Ребенок смотрит из окошка
На мир и видит всей душой,
Какой он все-таки большой.

Вот в облаке свирепой пыли
Летят, визжа, автомобили.
Вот гневный тополь вековой
Шуршит, глотая пыль, листвой.

А вот у мусорного бака
Стоит дворовая собака
И, от обиды вся дрожа,
Глядит на важного бомжа.

А вот, печальна, как разруха,
Бредет столетняя старуха
С клюкой отважной и с горбом,
С улыбкой на лице рябом.

А рядом девушка проходит,
И дождь идет, но не уходит.
А мимо гроб пустой несут —
Такой вместительный сосуд!

Вот Рождество, а за окошком слякоть,
Ни плакаться не хочется, ни плакать,
Ни праздновать великие дела.
И впрямь, дружок, до лени разве праздной,
Когда в тоске внезапной и напрасной
Закусывает время удила!

На Волге, как ни странно, лед глубокий,
А подо льдом осетр волоокий,
А надо льдом смешные рыбаки,
А выше небо с рыбьими глазами
И боженьки с сердитыми усами —
Но мы и сами ведь не дураки!

Так с Рождеством! Заговорим стихами
О медленном, а прочими грехами
Пускай займется радостный Господь —
Ему, прости, пожалуйста, удобней
Судить о жизни, и его подробней
Никто не знает, где душа, где плоть.

Назло безумью он в пижаме
Жует глазунью, пьет боржоми

И жирным взглядом истукана
Глядит на жизнь сквозь дно стакана.

А видит, как ни странно, фигу,
Но слышит, слава богу, фугу,

Написанную неким Бахом,
Который тоже с прибабахом.

На горе сосна, под сосной весна —
Травки разные да цветочки.
Да еще полыхают заря-красна
И девчонка в синем платочке.

Под горой нора, а в норе дыра,
Словно рана да ножевая.
И спешит в дыру, как лиса хитра,
Моя жизнь уже неживая.

А в дыре сырой пир стоит горой —
То ли брачный, то ль поминальный.
А покрыты столы ледяной корой,
А накрыты едой инфернальной.

На дворе трава, на траве топор,
На дровах то урки, то орки.
И живет моя бедная жизнь с тех пор
В этой страшной скороговорке.

Так много звездных тропок и дорог,
Так мало некривых путей небесных.
Вот месяца исламский полурог,
Вот стая полуангелов любезных.

Вот целый сонм… Но нет, чему бывать,
Тому не я, мой Господи, виною.
Ведь Ты меня научишь убивать,
Когда они пойдут на нас войною?

Нету, Иосиф, твоих суббот,
В Божьей ладони черна вода:
Семь урожайных на кровь и пот
Лет не кончаются. Никогда,
Видно, не кончатся – не тучны
Эти колосья, а сволочны.

Ржа их не ест, не страшит кирза
Мальчиков, ползающих по горам, —
Каждый из них обвила гюрза,
Нежно покусывающая коран:
Радостно ей прокусить сапог
Каждого, в ком не Аллах, но Бог.

Карл ли у Клары украл коралл,
Шут ли царю подарил свисток,
Но никогда нас так не карал
Высокомерьем своим Восток —
Даже не скажешь, что он исторг:
То ли презренье, то ли восторг.

Се – Голиаф, что же твой Давид,
Бросив пращу и забыв дела,
Губы псалмами свои кривит,
Душу сжигая мою дотла?
И не кончаются кровь и пот —
Нету, Иосиф, твоих суббот!

Если ж и сбудется Страшный Суд,
Трупы раскормленных сих коров
Вороны разве что и внесут
В клювах под твой обгоревший кров —
Может, тогда лишь, разжав щепоть,
Выпустит имя свое Господь.

Что из того, дружок, что быть в фаворе
Дано не каждой, пусть и божьей твари,
Что даже херувимы в бутафоре
Нуждаются – не все же вор на воре,
Случаются порой и Страдивари:
Их скрипки безупречны, но едва ли
Слышны обычной человечьей своре.

Овечка тихо плачет в чистом поле,
А волк, ты погляди, опять в опале.
И родина кривится не от боли,
А от любви, которая поболе
Сырого плача о Сарданапале.
И мы не для того стихи кропали,
Чтобы ночами помнить о Тоболе.