Сергей Васильев - Стихотворения

У лодки рассохшейся есть два
Крыла, как у ангелов и птиц,
И трудно пред лодкой не пасть ниц
Деревьям, не помнящим с ней родства.

А лодке хочется быть сосной
В дремучем бору иль рощице, где
Не надо бить крыльями по воде —
Слоистой, режущей, слюдяной.

Ракушки, камни, желтый песок,
Зеленых водорослей простыня,
Чей шелк волнующийся клешня
Креветки режет наискосок.

Русалки в шубах на рыбьем меху
С улыбкой сонной грызут анис.
И водомерки, не глядя вниз,
Высокомерно скользят вверху.

Звезды нынче бородаты,
И до них подать рукой,
И не надо ставить даты
Под написанной строкой.

Все в природе изначально,
И, негромкой становясь,
Потому-то и печальна
Связь времен и наша связь.

Вечность светит все грубее,
Все короче наши сны,
И шаги Кассиопеи
Прямо вниз устремлены.

Я не знаю, когда покачнется твердь
И посмотрит вечность лисой.
Но я знаю, как будет выглядеть смерть —
С пышной грудью и русой косой.

Она будет стоять по колено в реке
И держать цветок полевой —
Незабудку, наверно, – в левой руке,
В правой – каменный нож кривой.

А еще улыбаться и хохотать
И манить меня к кораблю.
А я буду хмуриться и бормотать,
Как ее, заразу, люблю!

То ли ангел, то ли Бог,
То ли демон несуразный —
Этот обморок глубок,
Словно омут безобразный.

Чью измеришь тут длину,
Кто тут в ком души не чает?
Волки лают на луну,
А она не отвечает.

Тень звезды и тень щенка,
Но не надо обольщаться:
У небес кишка тонка,
Чтоб землею восхищаться.

И стоит осенний сад,
Корни высунув слепые,
А на нем плоды висят
Желтые и голубые.

И, воды набравши в рот,
Спишь с открытыми глазами,
Чтоб не спутать в свой черед
Тварь живую с образами.

Природа сонной плоти фосфорична,
И если сумрак ночи поредел,
Причиною тому свеченье тел,
Которым делать нечего опричь. Но
Уже душа взыскует свой предел.

Она шалит растерянно и хочет
Стать смертною и, словно сибарит,
Над пучеглазым космосом парит,
И над своей планидою хохочет,
Чтобы потом расплакаться навзрыд.

Душа не раз бывала в переделке,
Рискуя уронить и расколоть
Бессонных звезд стеклянные гляделки
И имя Бога, взятое в щепоть.
Ей не понять, что за ее проделки
Не в состоянье расплатиться плоть.

Ночь на то и дана, чтобы пел коростель,
То и славно, что надо ложиться в постель,
Чтоб проснуться в снегах на Тоболе.
И не лучше ль войти в этот обморок вброд,
Чем растерянно ждать, что возьмут в оборот
Да и выведут в чистое поле?

Я на кухоньке тесной сижу храбрецом,
Я курю сигарету, пью чай с чабрецом,
От высоких обид коченею.
А на улице злобные речи слышны,
И круги под глазами у нищей страны
Пострашнее, чем звезды над нею.

Ты счастлив, Господь, и луной, и листвой,
И тем, что нас вырвал из тьмы.
Но вечно уродуем замысел Твой,
Слепые и дикие, мы.

Забавно, конечно, что каждая вошь
Из мрака стремится на свет.
Но если Ты спросишь ее: «Как живешь?» —
«Иово!» – услышишь в ответ.

У каждого есть бестолковый резон
Угрюмо роптать на судьбу:
Бомжа утомляет дождливый сезон,
Бомжатника – метка на лбу.

Веревке намыленной висельник рад,
Клюке из рябины – хромой.
И каждый четвертый у нас – демократ,
И праведник – каждый восьмой.

Трубач продолжает победно трубить,
А лавочник – строить арбу.
И только ослы ухитряются быть
Счастливыми даже в гробу.

Вот лев, а вот телец – который ближе
Тебе, скажи? Который скалит пасть,
Смеясь, иль тот, который пальцы лижет,
Спастись надеясь? Это ль не напасть!

А я скажу, что сущее прекрасно:
Не жертвенник, а жертва – человек,
И кровь его, струящаяся праздно,
Лишь станет солоней в грядущий век.