В тяжёлое время-то – и умирать труднее…
Поэтому панки, о кед потирая кед,
дотягивают до тридцатника, зло хренея.
…Глядишь, а тебе уже стукнул и сорокет .
Ничто не спасло, ни наркотики, ни увечья,
от жизненной прокрастинации… Ну, копти,
такая уж, видимо, доля твоя овечья:
к семи на работу
(чтоб офис закрыть к шести).
Хотя… да какие там офисы, в самом деле! —
ты сдох бы за несколько лет от забот, жених…
Нормальные панки находят кого-то, в теле,
и – любят. Как лебеди лед.
(И живут у них.)
«Конечно: должна же движуха мутиться! а не
мещанская чушь: дед да баба, к щеке щека…»
(А некоторые – как засядут на шею к маме,
так там и до гроба вживаются в роль щенка.)
Тяжёлое время… Ничто не берёт героя:
ни драки со стульями, ни арсенал веществ…
Он рад бы исчезнуть – да боязно геморроя
(и дурки: в том случае, если бы не исчез).
Поэтому – пишет… поёт… собирает группу …
Проекты планирует. Мир изменить спешит…
Ведь надо же чем-то заняться живому трупу.
А время бежит.
(Только в горле порой першит…)
И дама твоя —
(нафига ж ты с ней жизнь влачишь-то!
сбежать бы уже на какой-нибудь фестиваль!) —
однажды признается:
«Я твоя Смерть, мальчишка.
Ну что?
Пошалим на прощание?..
Раздевай!»…
чтоб тут же воскликнуть:
«Да шутка же!.. Ты купился?!» —
чтоб вы рассмеялись, осыпавшиеся цветы
бессмыслицы
(идола каждого эскаписта).
Лежу – как камень…
В поле зрения
одна, в какой-то мере, чудь…
И, весь во мху какой-то хрени, я,
как говорится, по чуть-чуть
беру всего от жизни … Голенько,
но есть обои… штиль, высок…
и – серого прямоугольника
родного принтера кусок.
Всё чушь…
«И что же ты говеешь -то —
любую отвергая весть ?!»
В последней судороге веры, что
какой-то смысл, однако, есть
и в нас, обоих… да и в мощи той,
которой ночь напоенá…
и даже в бездне пыльно-звёздчатой,
что слёз укрыла пелена.
Не стесняйся слабости полночной,
яростного мира гражданин:
поздно.
…Разум силится помочь мой —
жаль, духовной жаждою томим .
Кроликом из шляпы достаётся
весь как есть заветный компромат,
и… со дна бездонного колодца
разъярённо скалится примат:
мы – такие.
Мы не любим память.
Можем лишь на уровне детей
исстари зазубренное шпарить —
без запинки… но и без затей.
Догма, разъяснённая начальством,
опьяняет! —
вызрев, чисто миф,
и… приматом общего над частным
хоть на миг, а спину распрямив.
Искусство Нину целовать —
наиважнейшее искусство.
Да, риск… и надо рисковать!
…Сперва испытываешьчувство,
потом – садишься на кровать
с объектом чувства тупо рядом
( предпочитая всем наградам …)
и – начинаешь целовать…
О да, и век почти что прожит,
и нет, увы, законных средств …
Потом, она, должно быть, может
и зарядить тебе в торец!
Но риск… он дело ведь такое…
Такоедело этот риск:
слабó? – оставь её в покое.
Раз не умеешь – не берись.
Ты пучеглаз,
и лыс,
и потен,
и хил, и сморщен, и пузат…
И это твóй лишь личный ад —
потеря лишней пачки сотен.
Всё, что ты можешь Нине дать, —
ковры, решётки и еда лишь!
Искусством тупо сострадать —
и то, баран, не обладаешь.
…Вокруг туман, покой и тишь.
И пленнице готовишь ужин,
а ей – не ты, ей Шурик нужен…
ну так чего же ты хотишь ?!
«Не футболист и не пилот,
построил замок и кукует…", —
увы… «Но кто вовсю рискует —
тот и шампанское пиот .»
Потом? Садится на кровать он…
Ах да, простите, дежавю…
(Пардон, я ужин дожую:
не в пропасть же его… и, ватен,
халат напялю (маловат,
но что поделаешь!) да в кресло…
«Ах, сон… единственное средство
таких вот гурий целоват…»)
Читать дальше