Василий Макеев - Лепота

Я не гощу в старинном отчем доме,
Хозяйствую, старательно «божусь»!
И треухом в гороховой соломе
Перед заезжей кралей не стыжусь.

Стоит январь. Дела свои содеяв,
Иду на смех доверчивых девчат.
Как головы казненных лиходеев,
На кольях тына валенки торчат.

Придет пора, и я людей потешу,
Когда среди просторного двора
На свежий кол свой валенок повешу —
Хозяйства знак, достатка и добра…

Снежок хрустит. Морозец пахнет терном.
Метель дворняги свойской не лютей.
А славно жить в пронзительно-просторном
Привычном мире любящих людей!

Метель бывает редко долгожданной,
Бранить ее, гулящую, грешно.
Она густой домашнею сметаной,
Как тонкий блин, замазала окно!

Но, видно, к ночи малость обносилась
И подурнела вскорости с лица.
Потом в избу отчаянно просилась
И в полный голос выла у крыльца.

И умелась за дальние поляны…
Опять светло и празднично в избе.
Лишь на пороге веник окаянный
Чужие слезы прячет в бороде.

От пурги – одни воспоминания.
Утром заяц спрятался в кугу
И оставил знаки препинания
На речном заветренном снегу.

Синий свет бессонницы под ивами.
А вокруг насупленного пня
То лисицы выверты чванливые,
То сорок пустая пачкотня.

У осин – лосиные отметины.
Звонок наст, как мерзлое белье.
То-то солнце щурится приветливо,
Что в лесу не вывелось зверье!

Знать, зима бока не отлежала,
Коль поют плетни звончей металла.
От мороза, от ночного жара
У колодца губы обметало.

Знать, зима еще не отпылила,
Не взяла покорной передышки.
Шепчет вяз белесые былины,
Ронит верба сказочные льдышки.

По-за гумнам сани покатились
С молодыми мерзлыми дровами.
По сараям козы покотились
Озорными черными козлами.

Встанешь ночью с ласковой постели —
В небе ни намека на капели,
Сгуртовались звездные метели
И на землю прянуть захотели.

Чуткий лес в серебряных обновах
Затаил дыханье до зари.
На березах густо белобровых
Поклевали иней снегири.

Дерева о солнышке тоскуют
И за ним на цыпочки встают.
Тишина. А кажется, волхвуют.
Ни души. А чудится, поют.

На снегу кудрявые извивы —
Письменами у мышиных нор.
Почему-то прячу я стыдливо
При дубах кощунственный топор.

Ворошу осиновые косы,
У берез восторженно стою.
Почему-то, с детства безголосый,
Сам в тиши неслышимо пою.

Стоит лишь калине рассмеяться,
Как душа напутствует: «Замри!»
И меня нисколько не боятся
На ветвях лихие снегири.

Пурга и впрямь перебесилась на ночь.
У всех ворот – сугробов терема.
От дома к дому тени пали навзничь,
Как будто руки подали дома.

Дымок из труб в заре зеленоватый
Куделит важно спелая зима.
Нет ни избы на хуторе, ни хаты —
Одно прозванье гордое – дома.

Пройдет с водой казачка-говорунья,
И так поманит смех вечеровой —
То ли она – бесстыжая колдунья,
То ль я еще – безвольный домовой.

Иду к гумну, крючком тягаю сено.
В глазах коровы – сытая роса.
Сегодня будут девки у соседа
Через ворота валенки бросать.

Кого судьба пожалует мгновенно,
Кому зима напустит долгий дым,
А мне на лбу написано, наверно, —
Я навсегда останусь домовым!

Из погожих отчих комнат,
От резного палисада
Ухожу, как месяц в омут,
В белый хворост снегопада.

У моста стоят рябины
В застарелом хороводе.
Но базарные машины
Мимо с рокотом проходят.

Не уеду, не отчаюсь.
Ну ее, дорогу, к ляду.
С облегченьем ворочаюсь
К дому, дыму, палисаду.

К ушнику из лап гусиных,
На досужие проделки —
У соседа на лесинах
Девки водят посиделки.

Снова катанки надену
И по внутреннему зову
Проложу дорожку к сену
И порадую корову.

Дома близкие здоровы —
Сердцу вольному отрада.
Пусть сплетается в сугробы
Белый хворост снегопада.

Мне в уши напели сороки
Средь зоркого зимнего дня:
Она, как от темной мороки,
Устало ушла от меня.