Повторил ли кого я?
В какую ты пору,
Чем-то схожий со мной человек,
Одиноко бродил по мещерскому бору
И своё сокровенное рек?
Может, он и доверил мне
Выразить словом
Всё, что шепчут леса и вода,
Дальний предок
Седьмого ль колена,
Восьмого, —
Мне того не узнать никогда…
«Вот и снова, мама, я с тобою…»
Вот и снова, мама, я с тобою.
Кто ещё поверит и простит?
Крошкою кирпичной, бузиною
Самовар начищенный блестит.
На столе – домашнее печенье.
Значит, долго будем чаевать.
Фыркая, пыхтит он, подбоченясь,
Надо его снова доливать,
Вновь студить его живую душу…
Что-то не выходит разговор.
Я твоё молчанье не нарушу,
Слова не скажу наперекор.
За окном берёзовые ветки
Протянули к дому две руки.
Как твои скрипучи табуретки!
Как чисты твои половики!
Как они стары!.. Ну что я плачусь?
Перед кем? И на кого сердит?..
Всё равно ведь не переиначусь.
Мама понимающе глядит.
В гости приезжаю я не часто,
Но она не жалуется и
Снова смотрит, будто безучастно,
Видит руки нервные мои.
И пальто, поношенное снова,
И худая обувь скажут ей
Много больше, чем улыбка, слово…
Ничего не скрыть от матерей.
«Наверное, полночью тихой…»
Наверное, полночью тихой
Скворец прилетел
И песню весны для скворчихи
Защёлкал, запел.
Шугнул воробьиную стаю.
Смешон и сердит,
Он прямо к окну подлетает,
Вовсю свиристит.
И мать у плиты суетится,
Стоит у огня.
И песней, как вешняя птица,
Волнует меня.
«Тот старинный обычай – я не знаю, откуда…»
Тот старинный обычай – я не знаю, откуда
В наши щедрые души пришёл и когда:
Красный угол избы для дорожного люда
И для добрых гостей предназначен всегда.
Красный угол избы! Но сегодня в квартиру
Мы всё реже и реже приглашаем гостей,
И сегодняшний путник, идущий по миру,
К нам не часто заходит с ворохами вестей.
Нету дома, которому весть не нужна!
Дальний путник откроет и выскажет вести,
И, конечно, расскажет, какого рожна
Не живётся ему, не сидится на месте.
Не беспутник, не странник он, не лиходей!
Ты впусти его в дом, не держи у порога!..
Если даже осмелится выгнать злодей —
Не трудна, а легка его будет дорога.
Люди добрые встретят его и уважут,
Всем, чем только богаты, помогут в беде,
И ему никогда на порог не укажут
Ни в украинской хате, ни в русской избе.
Уснула рыба в омуте глубоком.
Шалаш промок, и тихо в шалаше.
Что я искал в краю чужом, далёком,
Где нет покоя сердцу и душе?
Как пение запечного сверчка,
Ласкает слух неясный шорох леса.
Я утром проверяю подпуска —
Дрожит, струной натянутая, леса!
И вновь душа, как прежде, молода!
Кусты в росе. Лежит на травах иней.
Недвижима холодная вода,
Туман ползёт и тает на стремнине,
И жаворонок звонкий в вышине
Простую песню напевает мне.
Всегда любивший родину мою,
Что в чужедальном я искал краю,
Где не было душе отдохновенья?
Она, земля чужая, хороша,
Но только здесь светла моя душа
До смертного, последнего мгновенья!
Никого никогда, никогда никого ещё
Не вернула земля ни на миг, ни на день.
Там, где птичьи пристанища, где птичьи
гнездовища,
Раньше всех по весне лепестится сирень.
Над могилами братскими крики грачиные,
Зелена, высока и пышна здесь трава…
Лепестками сирени осыпает Отчизна их,
Вешний ветер бессмертные напевает слова.
«Кружит модная пластинка…»
Кружит модная пластинка…
Что ж, пора!
Не близкий путь.
Прежде чем с тобой простимся,
Чтоб в пути не ныла грудь, —
На касимовской, игривой,
На гармони говорливой
Ты сыграй мне что-нибудь!
Ты сыграй мне, брат, такое,
Чтобы, сердце беспокоя,
Тот мотив и в край далёкий,
В час, когда я, одинокий,
Стосковался и устал,
Словно птица, прилетал.
Прилетал в душе гнездиться, —
В ней найдётся уголок! —
Зазывая воротиться
На родительский порог.
«Концы усов и пальцы деда…»
Концы усов и пальцы деда
Желты, как воск, от табака.
Закатный час. Течёт беседа
Спокойно, тихо, как река.
Читать дальше