Татьяна Батурина - Взмах. Былое и дали в поэмах и стихотворениях

– Как же без родненьких дома и сада,
Как же без пра́внучек мне обойтись?
Старец ответил:
– Привьётся рассада
К пажитям рода – того ей и надо,
Ты же, коль будят, вставай и молись!

Войдёт любовь и поцелует в очи,
И приголубит венчик на челе,
И молвит: «Был до счастия охочий…» –
И затрепещет свечка о крыле.

Ты разве был?
Ты есть в иных сверканьях,
В других пределах, в новых сторонах!
Я зрю: в твоих запястьях-зарукавьях
Упруго скрыт живой вселенский взмах.

Ужель съезжаешь, плач измызганный красивя?
Мне недосуг: кружусь в тетрадках препростых,
Что ни малюю – всё выходит про Россию,
И кажется, она мой правит стих

А ты заводишь взор и душеньку спесивью
За Отчий круг – туда, в приманчивую даль…
Слепая суетность! Глядел бы на Россию,
Авось понравилась бы Русская скрижаль,
Где промыслительно и твой означен род,
И Русский колокол, и Русский небосвод…
Но ты в лапландский хлад иль в жаркость абиссинью
Бежишь от счастья, не предчувствуя Россию.

Это Русь глаголит, просит: «Обратися!»,
Надрывают сердце ветхие листы…
Неужель промчалась жизнь корыстью-рысью,
Засушила очи пылью суеты?

Как про это вызнал древний летописец?
Иль святой, иль гений?
Или пращур мой?
Размотал клубочек из родимых нитиц,
Обозрел сквозь время облик именной.

И увидел…
Что бы ни увидел предок,
Он упал пред Богом, набираясь сил,
Плачем разбавляя сажевость чернил…

Жизнь спустя
Для малых несмышлёных деток
По воде спасенья летопись пустил.

Раздышалась память снегом и дождём,
Превеликим зноем раздышалась,
И скользнула в живу душу жалость:
– Сколько лет тянулись тихим порожнём
Без любви, без ра́дости, без жертвы?
– Жаль моя, я никуда без церквы,
А она не в бре́внах – в ре́брах искони́
И всему на свете доброму сродни!

Раздышалось небо, раздышалось –
Ах, повремени, Татьяна, малость,
Глянь: у дома светит кроткое лицо,
На руке сияет робкое кольцо,
На крыльцо слетает, как серебрецо,
В белом оперенье чьё-то письмецо́ –
Может быть, от рода вестка-памятцо?
Всякое там имя, всяко житьецо:
Будешь умной, Таня, – будешь поминать,
Будешь с милым другом счастье знаменать.

А кто здесь бывал, кто бродил до меня,
Что видел при вспышках ночного огня?
Красуется рядом – велик не велик! –
И просится к сердцу цветок-чаровник.

И просится в душу тоска не тоска,
А то, что наречь помогают века:
И нежность, и жалость, и слёзы тайком,
И благоговенье пред малым цветком.

Земля!
Ты всегда до предела моя,
От света рожденья до судного дня.
Всегда накануне рассвета и мглы
Едина до смерти, до красной золы.

А и вправду дивное село –
Дивное! Садами заросло,
В деревах блуждаю благовольно,
Вспоминаю дом, что хлебосольно
С присказкой: «Мечи, что есть в печи!» –
Предъявлял вчера мне калачи,
Жа́ренье, варенье и печенье,
Вя́ленье, сушенье и моченье.
Пили тоже много, пели тож –
Ой, да на Руси не пропадёшь!
Но главнее главного – реченья,
Тут уж не до щей, не до печенья,
Попадись кому на язычок,
Я-то знаю, потому молчок,
Но зато уж ушки на макушке…
Оценили мой маневр старушки,
Не остались старики в долгу
(Им бы лишь бы бабы ни гу-гу…),
Но, любя златую середину,
Вместе все поведали былину,
И, воспоминая дивный сказ,
Я в садах гуляю, про запас
Собирая шелесты и красы,
Ладя стихотворные балясы…

Одолел солдатчину Игнат –
Кто теперь? Ни пахарь, ни солдат.
Позади – военная неволя,
Впереди – родимая недоля.
Дошагал до дому, седоус.
Ну, а дом не полон и не пуст –

Вовсе нету отческого дома…
Времени трухлявая солома
Занесла сгоревшее село,
Вся судьба Игната – наголо.