Валерий Макаров - Над вечным

Не радость в нём вскипает силой.
Оно ярится оттого,
Что став бездонною могилой,
Оно не скроет ничего.

Вот что рождает в нём стремленье
Бежать от собственных твердынь.
Ему сродни одно лишь время
Жестокостью своих седин.

Ему хотелось бы обратно
В свои младенческие сны,
Где на покое так приятно
Всё созерцать из глубины.

Но и в ракушечной постели
В нём ни любви, ни божества.
Его поверхность – слабый стебель.
Его глубины – жернова.

И всё-таки море, и белый кораблик,
И маленький птенчик, какой-нибудь зяблик
На солнышке рано играет в песке.
А где-то там парус и жизнь вдалеке.
И время, которое здесь не считают,
А просто, как чайки кричат и летают
Над белым ли камнем, над синей волной,
Что плещется низкой басовой струной
И мягким, почти колыбельным мотивом
Ложится на берег отливом, приливом.

А мой художник – Рубенс.
Дивитесь на него,
Нептуновский трезубец,
Вот – это кисть его.
Не пишет он, а пышет,
В избытке сил своих,
Наяд и прочих пышек,
Прекрасных и нагих.

То пляской козлоногой
Весь испестрит ковёр.
А то молитвой строгой
Потупит женский взор.
Трубящие Тритоны
Едва не рвут холста.
Вдруг тихий плач и стоны,
И «Снятие с креста».

Где тонко, там и рвётся.
Вот маленький портрет.
Здесь девочка смеётся,
А смеха вовсе нет.
Кровь живо озаряет
И щёки ей и лоб.
Не слишком ли? Кто знает!
Но чувствуешь озноб.

Не жизнь с её игрою, —
Тут близко к бытию:
Он в кровь своих героев
Подмешивал свою.
На губы словно вишни
Упало забытьё.
Ей в кровь попал излишек,
Смертельный для неё.

Не потому ль под шляпой,
Уж если брать с аза,
Не ум он хитрый прятал,
А грустные глаза.
Он дочь назвал Сиреной,
Она и уплыла,
С морской смешалась пеной
Сиреневая мгла.

Прощай, малышка Клара!
И Вакх фламандских грёз
Не избежал угара
От настоящих слёз.
Ушли в хмельной обиде
Волхвы и короли,
Оставив в чистом виде
Пейзаж родной земли.

Ни королевских лоджий,
Ни голых сатиресс, —
Рисует мой художник
Осенний свет небес.
Нам холодно. Но шутка
Даруется судьбой.
И меховая «Шубка»
Согреет нас с тобой.

В веках Новороссия крепла
Надёжностью рук трудовых.
Едина со славою предков
Бессмертная доблесть живых.

Виват, Новороссия наша!
Народ Новоросский, виват!
Гвардейскою лентой украшен
Крылатой Победы наряд.

Проходит она, как царица,
И души погибших в боях
Снопами созревшей пшеницы
Лежат у неё на руках.

Мы тризну по ним совершили
С молитвой за волю и труд.
И вот мы стоим на вершине,
Знамёна свои развернув.

Да здравствует честь и отвага,
Чтоб реял над нами окрест,
На поле багряного стяга
Священный Андреевский Крест.

Плач стихнул, откричался,
Как ворон на трубе.
А чёрный плащ остался
На память о тебе.

Тем явственней кручина
В отсутствии твоём, —
Всё время различима
Твоя фигура в нём.

Его старались спрятать
И даже потерять.
Но всё равно обратно
Он приходил опять.

Он шёл твоей походкой
И в складках поперёк
С напористостью кроткой
Читался твой упрёк.

Но так же, как в начале,
Я видеть не готов
Обвисших от печали
Не нужных рукавов.

Вот кульбит, от которого
Сводит конечности.
Расставались – до скорого.
Расстались – до вечности.

Чувство, близкое к панике,
Не даёт и опомниться.
Что останется в памяти
Кроме этой бессонницы?

Всё равно несказанны
И бессмертны, наверное, —
Золотые фазаны,
Фазаны серебряные.

Ты и сам был сначала
Оленёнком волшебным.
Повзрослел и умчался
Без оглядки, бесследно.

Разве были предчувствия
Или знаменья?
Всё равно отыщу тебя, —
Человека, оленя…

Как бы ни украсить скромно,
Где б ни притулить её,
Ёлка – целый мир огромный,
Вольно нам вокруг неё.