Валерий Макаров - Над вечным

Они ещё танцуют,
Они ещё поют,
Как карты жизнь тасуют,
Вслепую раздают.

И всяк юлит, лукавит:
Нам всё, мол, ко двору,
А прав лишь тот, кто правит
И кто ведёт игру.

Играй, – себе дороже! —
Живи, как жизнью, сном,
И строй смешные рожи
Тому, кто за окном.

Тому, кто не играет,
Господь его прости,
Кто дом свой поджигает,
Чтоб целый мир спасти.

Он здесь не приживётся,
Таёжный лебедь.
Он только посмеётся
На общий лепет.

Ему нужны озёра
Иных размеров.
Не вынесет позора
Средь уток серых.

Он, медленный и плавный,
Землёй недужен.
Душою своенравной
Лишь с небом дружен.

Бессмысленны усилья
Людской науки.
Он обломает крылья
Об ваши руки!

Таёжный лебедь нежный,
Дитя свободы,
Привык смотреть с надеждой
В лицо природы.

На срезах книги годовые кольца,
А на обложке золотой металл, —
Как отзвук, отголосок колокольца,
Который в каждом сердце трепетал.

О, книга не запаханных просторов
И птицами не склёванных снегов!
Ямщицкой тройки непутёвый норов,
Проклятье не оплаченных долгов.

По всем по трём гони, ямщик, не мешкай,
Заплачет драгоценный бубенец.
Но всё равно по строчкам ли, по вешкам,
Куда-нибудь приедешь, наконец.

Печным угаром иль запечным бесом
Пахнёт в лицо нам постоялый двор.
А эта Книга снова станет лесом,
Куда вовек не хаживал топор.

Ещё наспишься на сосновых нарах,
Мертвецки пьяный и того пьяней,
Пока не спросит кто-то песен старых
И тройку застоявшихся коней.

Прислушиваюсь к снегу: он уходит,
Готовит новое и радостное мне.
Как только солнце небо распогодит,
В нём искрой весть промчится о весне.

И вспыхнет он и золотом прольётся
В овраги, словно в чаши бытия.
И жизнь опять отрадно засмеётся,
Запенится по самые края.

И воздух зазвенит, засеребрится,
Как в первый раз раскрытый настежь храм.
И роща к полдню разблаговестится
От куполов по самым облакам.

Цветенье хлынет так неотвратимо,
Что вся земля не уместит его!
И если все собрать дороги Рима —
Не разнести, не расплескать всего.

А быть ещё ночам – напевным, лунным,
Когда черёмухи таинственно шумят,
Объятые таким волненьем юным,
Что люди, умирая, жить хотят.

Ты сгораешь сердечком, свеча,
Словно сердце любви горяча.
А в любви есть ли место расчётам?
Догоришь и не спросишь: а что там?
Лишь бы пламя, – а это не шалость! —
Дольше жизни твоей не кончалось.

До винограда дотянусь
До льдинок на ветру.
На горном воздухе проснусь,
А может быть, умру.

Как будто просветлевший взгляд
От набежавших слёз,
Мгновенно брызнет виноград
Избытком солнц и гроз.

На синем разветвленьи жил
Порвётся гроздьев нить.
Омоется грозою – жил.
Нальётся солнцем – жить.

Обращающийся, как пламя,
Словно маковые лепестки,
Этот меч стоит между нами,
Между двух берегов реки.

На моём берегу пустыня.
А на том, на твоём берегу,
Ты гуляешь ногами босыми
На цветущем весеннем лугу.

И как будто там те же сирени,
Те же птичьи звучат голоса.
И хоть я не люблю повторений,
Я готов повториться и сам.

Это вовсе не значит: присниться.
Просто нужно, пока я живу,
На зеркальной воде отразиться
И обнять тебя там наяву.

И опять запоёт многоструйность
Не исчезнувшей нашей любви.
И как меч, обращённая юность,
Нас оденет в соцветья свои.

Мне говорят: Валерий, успокойся!
Мне говорят, что смерть побеждена.
А я стою здесь, горше, чем пропойца,
Поскольку смерть пьяна и без вина.

Я свеч люблю церковных отраженье
И за молитвой множество людей.
Но смерть царит в моём воображенье
Над самой лучшей из людских идей.