Вячеслав Лютов - Провинциальные тетради. Том 1

Все прокурено в квартире:
И одежда, и обои —
И в таком туманном мире
Что поделаешь с тобою?

Не оставишь, не прогонишь,
Словно призрак новогодний.
Не забудешь и не вспомнишь —
Мы с тобой легки сегодня.

Добавляя к чаю мяты,
Не замедлим улыбнуться…
Если сны и вправду святы —
Нужно поспешить проснуться.

Это было бы в Царском Селе —
Откровенье простуженных парков,
Но последние дни в феврале
Остаются нелепой ремаркой,

Послесловием к строгости строк,
Что написаны твердой рукою,
Если б я на мгновение смог
Возвратиться в ту строгость с тобою,

И буянить, целуя уста,
Бунтовать среди мертвого сада,
Обретая в квадрате листа
Беспорядочной страсти усладу.

И чернила, подобно золе,
Согрешили б на новое слово —
Это было бы в Царском Селе,
Если б мы оказались там снова…

Нам не сойтись на полустанке,
Увы, но и не разойтись,
Когда вокзальной перебранке,
Как эху, путь предписан ввысь,

Над пересудами вагонов,
Под шелест листьев, под покой
Гармоники, и блеск перронов
Уж пуст давно, и не впервой

Его встречать на остановке,
Повиснув словно акробат
На поручнях, и гений ловкий
Уже крапит стихи подряд.

А все о том, что пусто ныне,
Что нам не встретиться, увы,
И словно нищие в пустыне
Мы океана видим сны,

И с ними – вечные разломы,
Того, что стать не довелось,
Но что давно уже знакомо,
Как будто долгожданный гость

К тебе ли, и ко мне ль приходит,
Средь бреда станций и огней,
И так безбожно хороводит
Судьбой твоей, судьбой моей…

Свет луны сухой и бледный
Чертит волны, чертит скалы;
Словно проволокой медной
Время тянется устало.

В этом мраке, в этом мраке
Все давно в оцепененье —
И деревья, и собаки,
И хмельные откровенья.

Даже чайки бездыханны,
И недвижны, и бескрылы.
Это море, словно в ванной
Кафель, серый и унылый.

Без тебя мне одиноко —
На свободе, как в темнице.
В этой гавани порока
Корабли – чужие лица.

Где ты, где ты, кто с тобою
Ныне делит хлеб и ложе,
Оставляя шум прибоя,
Словно тапочки в прихожей?..

Лишь стает ночь, и утро будет вздорным,
Сверкнет на солнце радостно булат.
И ветер, изгоняя дух тлетворный,
Раскроет окна заспанных палат.

И завопят ленивые калеки,
Что пролежали здесь без года век,
О том, что им названье – человеки,
И гордо-звучно слово «человек».

Но все сметет с пути воскресший демон:
Пробирки, склянки, пепельницы и
Холодной бритвой полоснет по венам
И возвестит пророчества свои.

Какая ночь, какая тишь!..
Но до утра уже полшага.
Все невесомо, странно, лишь
Огней естественна ватага.

И спят облезлые дома,
Укрывшись серой штукатуркой.
Какая чудная тюрьма,
Где вечно все играют в жмурки.

И натыкаются впотьмах
На куст оттаявшей сирени,
И мнут задумчиво в руках
Обрывки сонных наваждений;

Идут, не зная ни о чем,
И запинаясь о коряги,
И нервно дергая плечом,
Пытаются взмахнуть мечом
В порыве смуты и отваги…

Это будет немного печальней, чем звук колокольчика сонный.
Это будет похоже на память, что вдруг объявилась сегодня.
Шелест тонких страничек блокнота спешит в фейерверк заоконный,
Мне остается только осевший и тающий снег прошлогодний.
Что ж, на этом спасибо за милость, за миг, что еще не отравлен
Ни стрелой, ни забавною шуткой, ни завистью злобной и дикой.
Я и так понимаю, что сам я своей же рукой обезглавлен,
И откуда мне ждать или жаждать последнего жадного крика?..