Вячеслав Лютов - Провинциальные тетради. Том 1

Что ж, вот такая перспектива
У тех, кто хочет жить не криво,
Не извиваться, не юлить,
Не восхвалять и не хулить,
Не ставить сонные вопросы
О качестве первоначал;
Курить сырые папиросы
И петь, как бравые матросы
Сходили гордо на причал,
Как Константин ногой качал
И что-то грустное мычал;
Как нервно ползают в затылке
Чужие мысли, ложки, вилки,
И погнутый столовый нож…
А если плохо пропоешь —
Тебя размножат на опилки…

О том, как в мусорных бачках
Века прошедшие томятся,
И как глаза твои слезятся,
И стынет слово на устах…
Неужто боль, неужто страх!
Понять тоску консервной банки
И резкий жестяной оскал —
Кто слюнки тайные стирал,
Как непорочность с лесбиянки?
Кому досталась эта честь —
Смотреть, как умирает жесть?

Когда кончается терпенье
И возникает жажда выть,
Уже не остановишь тленье,
И будь доволен, что чадить
Тебе осталось в мире этом;
Не доверяя никому,
Читать вчерашние газеты,
Пририсовать рога тому,
Кто смотрит с мутного портрета.
Касаясь тяжести веков,
Хирургом вырезать заметку
О том, как местные кокетки
Попали в руки мусоров,
Как участковый был суров
И посадил бедняжек в клетку —
И вот до сих они поют,
Как скорбен их нелегкий труд…

Но, впрочем, мелкие детали
Подвластны «гению» едва ли.
Стратег последствий и причин,
Сторонник глубины и дали —
Он импотент среди мужчин
И целый век крутил педали;
И даже девственницы зло
Ему сморкались на чело…

Но у Облонских все смешалось —
Какой кошмар, какая жалость,
Какой беспечный кавардак!
Полуподвал-получердак —
Одно наследие осталось:
В сиянье битого стекла
Луна куда-то потекла…

Все разойдется вкривь и вкось:
Обшивка рухляди старинной,
И пепел в полости каминной,
Свеча, табак, собачья кость,
Лоскут футболки магазинной,
Наклейка от бутылки винной,
Десяток скомканных страниц,
И фото неизвестных лиц,
Изгиб гитары семиструнной,
И грязный медицинский шприц,
И статуэтки блик чугунный,
И канцелярская печать,
Давно забытые игрушки,
И металлическая стружка,
И злоскрипучая кровать,
Друзья до кучи и подружки,
Затем подъездные старушки,
Скамейки, линии ветвей,
Противный пух от тополей,
И дым машин, и стук дверей,
И безалаберные дети,
И экскременты на паркете,
На кухне – капающий кран,
Кастрюли, чайник и стакан,
Здесь разговоры о балете,
О новостях из дальних стран,
О Данте, Байроне и Шелли,
О Достоевском и Рабле,
О мудрости Макиавелли,
О цирковом парад-алле,
О перестройке, о законах,
О бунтарях и чемпионах,
О теще-стерве и жене,
И о тебе и обо мне…
Вот и живем мы как во сне
И бьем сумятице поклоны!

Здесь неприветливы дома
Для белокурых, чернобровых,
Им сыплют вместо мака порох,
Им «хорошо сходить с ума
Или кончать самоубийством»,
Когда они не в силах жечь
Порок, озлобленность и желчь;
Когда от прошлого витийства
Остался жалобный сквозняк
И не разменянный пятак;
Когда уже любовь в награду
Тебе подносят, как бокал,
Что до краев исполнен яду;
И под чужую серенаду
Ты понимаешь смысл начал
И то, что разум обнищал,
И нужно выпить все до дна —
Как хорошо, что жизнь одна!

Что ж, Моцарт выжит был Сальери!
Но что с того и что потом?
И будь семь пятниц на недели
И пядей столько же за лбом —
Вы ж сами этого хотели!
Когда, не ведая стыда,
С моей руки пришла беда,
Как постоялец-отравитель,
Что спит в прихожей вместе с псом.
Он мог бы вашим быть отцом,
Но он лишь ангел-искуситель.
Он вам противен, мерзок… Что ж,
За сим и в комнату не вхож.

Раскрой глаза свои, поэт!
Желаешь ли из грязи в князи?
Но этот путь ни в коем разе
Не открывал надменным свет!
Почувствуй холод вековой
На дымной свалке городской;
Средь целлофановых пакетов,
Железок ржавых и бумаг,
Какой еще отыщешь стяг
И поведешь за ним зевак
На берега уснувшей Леты?..

Так кто же чище, кто сильней,
Кто светоносней в этом храме:
Иль инок в посеревшей раме,
Иль коронованный злодей,
Иль горький шут и лицедей,
Пропойца с рожею пророка
Или блудница, дщерь порока?
Кто в этой комнате слепой:
Гомер или певец из Марры?
Кто здесь не чувствует кошмара
И убаюкан тишиной
И легким звуком перегара?

Да ладно, бог с ним, что о том
Писать, переводя чернила…
Мне нравится мой мрачный дом,
Что, вероятно, схож с могилой.
Уж смята пачка сигарет
И сон велит поставить чаю,
Все чаще тянет в туалет,
И на излете мысль встречаю,
Что все смешно, светло и тленно,
Что слово каждое мгновенно,
Что все пройдет неумолимо:
И блеск Афин, и строгость Рима,
Как полуночник из гостей
Средь восхищенных фонарей
Проходит мимо, мимо, мимо…