Анатолий Жариков - С глазами цвета хаки

кандидат в президенты,

когда воровал президент?

И нас выстраивали в ряд,

и каждый третий был стреляйт,

второй и первый живы.

Тогда выстраивали в строй,

и каждый третий был герой,

и каждым первым был второй.

И я смотрел в пустое небо.

Стояло солнце.

Бога не было.

В моих стихах

война заканчивается,

не начинаясь.

Горит Марьинка.

Гремят

колокола Казанской.

8 Марта

она отстреляла

восьмерых мужчин.

Я не переселенец.

Я бежал

от взрывов и смрада.

У революций

менструации

хронические.

Дом приподнялся,

чтобы взглянуть, какая

сука стреляет.

Донецку больно.

И с «Москва»

рифмуется тоска.

После взрыва

ослепло поле ромашек.

Жаркое лето 2017-го.

По-русски

моя старая теперь

только

Пришёл к реке

испить из каски.

Ревёт и стонет.

Платон желал обучать

воинов музыке.

Воют мины.

Пока

будет быть государство,

будет класть на него поэт.

Пока Москаль говорит

Хохол мовить,

олигарх бабло вяжет.

Война,

выигранная армией,

проиграна солдатом.

Стреляют.

Пять лет не восходит

солнце Марьинки.

Толпою площадной несом,

вола зрак, лошади лицо,

кентавр с картины Пикассо.

– Ты за кого, папаня,

за синих или оранжевых?

– За здоровые почки, сынок.

Боже, сократи

новый семнадцатый

до года.

– Но в этом году

тарифы остаются прежними.

С новым годом, страна!

Без денег

нет революции.

Одно мордоплюйство.

В речах революций

нет

страдательных падежей.

Разваленная Украина,

как недостроенное

государство Платона.

Убогая,

как страна

без поэта.

Растущие стебли гороха

обезвреживают

минное поле.

Ио-Бах!

Четыре года по городу,

по моей голове.

Закипела вода,

очнулся чайник,

оставленный на бегу.

Дождь, ветер, град.

На пепел крыши

не садятся голуби.

Слава героям!

Хай, хай —

откликается время.

В подвалах парализованные старики.

За партами седые дети.

Деревья цветут без листьев.

Ещё не украинцы,

уже не русские.

Убогая родина.

Свечку, спичку, кружку,

убегая от снаряда,

забрать успели.

Пока есть зло,

есть бог,

оправдывающий зло.

В нашей стране

имеем государство,

которое имеет нас.

Каждый второй

на земле —

солдат.

Обстрел Марьинки.

Горят деревья,

и падают звёзды, гремя.

Был бы майдан,

ловкие слова,

а люди найдутся.

Затыкаю уши

и огонь

слушаю.

Скользнув по кругу света,

возвращается

кругом смерти.

С глазами цвета хаки

пришли,

спалили хату.

Между городом, где нас уже нет

и городом, где нас ещё нет,

заминирована дорога.

Относительно смерти мы ещё свет,

относительно жизни нас уже нет.

Где мы относительно бога?

По ночам он

приходит ко мне и говорит:

– Ты убил себя.

Если задумаешься,

никогда не попадёшь в сердце,

снайпер.

Сугробы на ресницах

и отмороженный стручок фасоли

на курке.

Мёртвые понимают

не возражая.

Уважаем мёртвых.

Мёртвые присутствуют

отсутствуя.

Терпим мёртвых.

Мёртвые любят

не насилуя.

Любим мёртвых

Я не творил дурного.

Египетская Книга мёртвых

Путь проклят, истины щербаты,

кровь на глазах и на руках.

И поводырь – то дым, то прах,

то грязь в ногах, то дух крылатый.

Двенадцать с ружьями бредут,

за ними пыль и дым столбами.

И дети с выпуклыми лбами.

И с рифмой рыночною шут.

И пёс. И золотая цепь.

И свет горбат. И жребий слеп.

Венец опал, и розы смяты.

Устал, плешивый и брюхатый.

Что человек? Живуч веками,