Александр Бутенин - АлкоГогольный синдром. Нечеткие стихи

Я жил старинным барином,
ценил все блага быта я:
любовь красивой женщины
и тонкий вкус вина.
С народом солидарен, но
судьба моя забытая,
была с удачей венчана,
и выпита до дна.

В делах я был стервятником,
а в творчестве – работником,
всё для себя, ни разу вы,
не скажете: – мерси!
По жизни был развратником,
до денег был охотником.
Живется нам, Некрасовым,
неплохо на Руси.

Просторный светлый кабинет
в большом особняке на Мойке,
там, вместо дружеской попойки,
сидит, нахмурившись, поэт.

Он отослал уже письмо
голландскому послу Гекке́рну,
тот получил его наверно,
ведь за окном совсем темно.

А в том письме имел он честь
пролить немало желчи с ядом,
письмо должны доставить на дом
и оскорблений в нем не счесть.

Вкрапил их в текст поэт, сколь мог.
Бумага, впрочем, не краснеет,
коль уклониться сам посмеет,
ответит за отца сынок.

Министр Короля – барон
был аттестован старой сводней.
Ответ последует сегодня,
иль честь совсем утратил он.

Расставит точки все дуэль,
ждет пуля наглого француза.
С дипломатическим конфузом
Луи теряет свой портфель.

Исход – истории на суд,
поэт и сам ведь был повеса.
Теперь он ждет, что от Дантеса
формальный вызов принесут.

Не опустел пока Парнас,
не понесли еще утрату.
Сегодня точка невозврата,
а завтра – поединка час.

В кондитерской у Вольфа-Беранже
В доху одет, за столиком один,
При входе справа в первом этаже,
Сидел однажды грустный господин.

На голове цилиндра черный столб,
Под ним лицо белело полотном.
Он, барабаня пальцами об стол,
Рассеяно поглядывал в окно.

Как будто сочинял любовный стих,
Слетали с губ неслышные слова.
Был господин задумчив, мрачен, тих,
И напряжен, как лука тетива.

Ему по виду было сорок лет,
Не скажешь, что изысканной красы.
Он то и дело пальцем лез в жилет
И доставал карманные часы.

Задвигались морщинки на лице,
Но, впрочем, страха нету и следа.
В кондитерскую входит офицер.
– Ну, что, готово? – Все готово, да.

Казалось, господин теперь был рад,
И выдало его сияние глаз,
Он заказал и выпил лимонад,
И произнес: «поехали, Данзас!»

Друзья поднялись, ящик прихватив.
В пустом кафе, пробив «четыре» дня,
Часы сыграли траурный мотив,
Кого-то прежде срока хороня…

За городом, у Черной речки