оставив на столе последний пфенниг,
пообещав мне, мол, «последний разик».
Горой сверкало наше серебро,
и золото горело на столе,
но взяло все коварное zero,
мы оба оказались на нуле.
Когда-нибудь вернусь туда опять,
и отыграюсь, дайте только срок,
и закручу свою фортуну вспять.
Такой уж я отъявленный игрок.
Что нам чудовища Лох-Несса?
Иль астероидов пролет?
Зеленоглазая Инесса —
Вот, кто покоя не дает.
Задам вопрос, как мирный житель:
Инесса, героиня-мать,
Ну что Вам стоило б, скажите,
Владимира охомутать?!
Ведь к счастью в жизни Вашей личной
Был ясен и недолог путь.
Чуть-чуть бы Вы поэнергичней,
Да понастойчивей чуть-чуть…
Вам следовало б только прежде
Об стол ударить кулаком.
Не оставлять его с Надеждой,
А смыться вместе и тайком.
И неудавшегося брака
Стерев злосчастное клеймо,
Бежать вдвоем из тьмы и мрака
Партийной школы в Лонжюмо.
Умчаться, скрывшись от погони,
От слез, скандалов, пошлых сцен.
В непломбированном вагоне
В Локарно. В Базель. В Берн. В Люцерн.
Жить там, где не грохочут залпы
Переворотов и войны.
Снять домик с окнами на Альпы
В плену озерной тишины.
Встречать закаты и рассветы,
Бродить по сказочным лесам.
Пить кофе поутру с газетой,
Прикусывая круассан.
Карабкаться на пару в горы,
Любуясь видами кругом.
Вести лишь об искусстве споры,
Не помышляя о другом.
Найдя в любви покой, спасенье
(камин, цветы, вязанье, плед),
Всю жизнь прожить без потрясений
И ре-во-лю-ци-он-ных бед…
Вот так, решившись в одночасье,
И не упрямясь, как ослы,
Себе составили бы счастье,
И, параллельно, мир спасли…
Я конквиста́дор в панцире железном,
Я весело преследую звезду,
Я прохожу по пропастям и безднам
И отдыхаю в радостном саду…
«Путь конквистадоров»
Н.С.Гумилев
Весь день в тюрьме все было тихо,
вдруг дверь царапнули ключи,
и вот из камеры на выход
тебя окликнули в ночи.
– Мне книги брать с собой? – Не надо!
Ты понял все и побледнел.
На полигон под Петроградом
фургон помчался, полный тел.
Ты сквозь окно смотрел на небо,
тебя манили, как магнит:
Стамбул, Каир, Аддис-Абеба,
Бейрут, Джибути, Порт-Саид.
Дорогой вспоминал об Ане,
и Ларе Рейснер, что уж год
жена посла в Афганистане,
с Раскольниковым там живет.
Не верил в смерть свою упрямо,
хоть родилась в душе тоска.
Приехали – большая яма,
над ней прокинута доска.
Вот на нее все пять десятков
вставали в очередь свою.
Мгновенья эти длились кратко,
команда: – Пли! И ты в раю,
или в аду, бог в этом волен.
Смерть встретить с твердостью скалы
ты был готов, как рока долю.
Глядел в латышские стволы,
в своих привычках неизменен,
ведь жизнью рисковал не раз.
И взгляд был холодно надменен
расфокусированных глаз.
Нестройный залп был громко слышен,
сверкнув огнем издалека.
Влепились пули гроздью вишен
При свете фар грузовика.
Пронзило острой болью тело,
нетверд и шаток стал карниз,
и ты, взмахнув рукою белой,
свалился головою вниз.
В Бернгардовке, близ речки Охты,
где Лубьи устье и простор,
там испустил последний вздох ты,
путь завершив, конкистадо́р.
Я был издатель вдумчивый,
я был картежник опытный,
я был охотник пламенный,
поэт и гражданин.
До жен чужих был влюбчивый,
и, хоть все это хлопотно,
опасно и неправильно,
я дожил до седин.
Я в качестве редактора
был близок к оппозиции,
и с авторами спорил я,
как левый демократ.
Но в силу разных факторов
сдавал свои позиции,
со многими поссорился,
и поменял формат.
Знавал триумф выигрыша,
куш чувствовал заранее,
садился не расслабленным
за карты, был не глуп.
Не занимал в долг ни гроша,
играл со всем старанием,
и часто мной ограбленным
оказывался клуб.
Гостил в поместье Грешнево,
бил дичь ружьем Ланкастера,
бекасами и утками
был полон мой ягдташ.
Лишенный лоска внешнего,
в поэзии был мастером,
но пропадать мог сутками
у Дунек и Наташ.
Считая пьянство бременем,
бичом бил без сомнения,
и сетовал нахмуренно,
что, мол, крестьянин пьет.
И тем же самым временем,
отстраивал в имении
добротный винокуренный
и прибыльный завод.
Читать дальше