Георгий Голохвастов: Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Колоколов гудящий зов
Плывет в ликующем прибое…
Как это небо голубое,
Твой взор глубок и бирюзов,

И ароматная березка
У древних, темных образов —
Твоя задумчивая тезка.

Пучина вод в туман одета;
Еще окутан мглой ковчег
И слеп его бесцельный бег
По воле волн… Но проблеск света,

На дождевой сверкнув пыли,
Затеплил Радугу Завета,
И ветвь маслины — весть земли.

Невесты радостной безгрешней,
Благоуханна и светла,
Воскресным гимном расцвела
Весна средь кладбищ жизни здешней;

И веют благостно в сердца
Живые звуки песни вешней
Дыханьем Вечного Творца.

Забыть ли тайный след тропинки
В лесу, к заглохшему пруду,
Вдали от звезд — твой взор-звезду,
Таивший чистых слез росинки,

Признанье, шепот как в бреду,
И мимолетные заминки
Для поцелуев на ходу?

Спеши! Пусть ждут другие ягод, —
Ты ж цвет цветов и счастья рви,
Пей хмель вина и хмель любви,
Полней живи день каждый за год

И в гимнах радостям земли
Без капищ, алтарей и пагод
Творца и Господа хвали.

В снах страшных — знамение есть.
Пусть, горд неверьем, ум наш вещий
Пророчеств скрытых смысл зловещий
Не хочет в тайнах их прочесть,

Но сердцу сказки сонной лепет
Открыт, как бед грядущих весть,
И в нем — предчувствий жутких трепет.

Весна. И в воздухе прозрачном
Любовь, царица всех цариц:
В окраске яркой перья птиц,
Цветы, как в сказке, в платье брачном,

И в ласке встречной юных лиц
То зов, как зов в огне маячном,
То трепет трепета зарниц.

Устав от вечной суматохи
Пустых утех и скучных нужд,
Я людям стал враждебно-чужд;
Душе несносны скоморохи,

Ханжи, и Лазари-рабы,
Всю жизнь сбирающие крохи
На светлом празднестве судьбы.

Я вдруг прозрел: познанья книги,
Поэмы, жгущие сердца,
Созданья кисти и резца,
Закон людской и зов религий, —

Я всё отверг, и в дерзкий миг,
Отринув келью и вериги,
Иное — высшее постиг.

Пусть, былей давних пережиток,
В наш век душа моя ветха,
Как лик скалы в сединах мха,
Но в ней предвечных сил избыток,

В ней мудрый ум, в ней ясный смех,
И, как вино, ее напиток
Я вновь вливаю в старый мех.

Я — чащ непрошеный насельник.
Стучит топор, стволы дрожат;
Спасая в страхе медвежат,
Ревет медведь, лесов отшельник,

И воет волк, тоской дыша,
Когда пылает с треском ельник
В моем костре у шалаша.

Прапращур жив в дыханьи частом
И в чутком слухе дикаря,
Когда осветит мне заря
Запечатленный снежным настом

Тяжелый шаг ночных гостей,
Иль след на дубе коренастом
С прыжка вонзившихся когтей.

Но, как дитя, люблю я клейкий
Весенний лист, напев ручья
И труд упорный муравья,
Лукавый блеск проворной змейки

И гуд у черного дупла,
Куда в вощаные ячейки
Свой дикий мед несет пчела.

И изощренно-острым взглядом,
Мечтой, отточенной в стилет,
И сердцем, свергшим узы лет,
Сквозь тлен, разлитый тонким ядом,

Я жизнь слежу и пью потир
Любви, изысканным обрядом
Плодотворящей дольний мир.

Забыт тот мир презренно-жалкий,
Где счастье — миф, любовь — мираж,
Где в смене купли и продаж
Скопцы и мнимые весталки

Позорят страсть, и где толпа
Страшна гримасой той оскалки,
Какой смеются черепа.