Маргарита Самойлова - Автор года – 2020. Альманах поэзии и прозы. Международный Союз Писателей

Ты – как я… Только много моложе,
Я – закат. Ты – весенний рассвет…
Никого – ни родней, ни дороже
У меня в целом мире нет.

Бес с воза слез, за ухом почесал,
копытами, как шут, отбил чечетку,
заплакал, пукнул, попросил на водку
дать три рубля, упал на пьедестал,
и лежа (точь-в-точь женщина с веслом),
он попу оголил а-ля Содом,
и назидательную речь, смердя, промолвил:
«Женись сейчас же на царице молний:
похабней ведьмы нет, а сладкий стон
её сиреною утянет в вечный сон.
Её раз двести замуж выдавали,
а девственность, как воз, и ныне там,
лишь похоть, словно смог, по городам
висит: ей, ведьме, узы нипочем —
знай, мастурбирует шершавым кирпичом,
сок сладострастья изливая на скрижали…

Иль, помнишь, домового хоронили,
плясали, выли, жрали снег колючий…
Как лошади, испуганные тучи,
неслись, учуяв смрад нечистой силы.
И – невидимкою луна… В степи – кибитка.
В ней Пушкин лоб впечатал свой в окошко:
ему, как и тебе сейчас, ажн тошно.
А нам вот – весело! В хмелю мы от напитка
бесовского: ведь в пляске исступленья —
изысканная сладость наслажденья:
сбивать, дурачась, путников с пути,
особенно пророков и поэтов.
И лучше вьюги бесам не найти,
чем вьюга русская на целом белом свете…»

Проснулся. Леденит пот, и спина,
как примогильный камень, омертвела.
Судьба моя, ты бесов зреть хотела?..
– В ответ стих Пушкина, как продолженье сна,
мне в сердце влился юрким самотеком:
Вечор, ты помнишь, вьюга в небе злилась;
да и мерещилось лукавым ненароком —
Отцу и Сыну будто впал в немилость…
А вспомнил стих и вскинул взгляд в окно —
там Пушкин знаки подает, повеса,
чтобы извлечь меня из тлена снов,
и в жизнь вернуть: «живым янтарным блеском
изба озарена, веселым треском
трещит натопленная печь…» И вдохновенье
кобылкой захотелось мне запрячь,
чтоб навестить чудесные мгновенья,
где снег искрится – хоть от счастья плачь.
Стих Пушкина – есть жизнью упоенье!
…Кобылка бурая в снегах несется вскачь.

Всё, что хранится в коробке – ценно!
Самая ценная из коробок.
Здравствуйте, пупсики, Барби с Кеном,
Мячик, машинка, безрукий робот.

Куклам разглаживаю одёжки,
Нынче я первостатейный нытик.
Мы с вами брошенные немножко,
Но это правильный ход событий.

Дочь упорхнула, сыночек следом —
Детство детей не бывает вечным.
Перебираю остатки «лего»,
Там улыбается человечек.

В личике, вдруг, опознала смайлик.
Это конструктор из девяностых.
Мы ещё мессенджеров не знали,
Просто ходили друг к другу в гости.

Снова коробка на антресоли.
Благословляю свободных птичек!
Птички в сравнении с мамой Олей
Крепче, смелее и симпатичней.

Наперевертела, набардачила,
Билась над породистой собой.
Разгромила и переиначила,
Кажущийся хижиной собор.

В запоздалой и пустой истерике
Догоняю улетевших птиц,
Но блужу в непознанной материи
И опять валяюсь мордой ниц.

Надо снова воздуха полынного.
Надо стать к себе немного злей.
Чтобы первозданное нахлынуло,
Чтобы на коне, да через лес!

Чтобы птицы эти недоступные
Звали за собой в голубизну.
Только по мозгам реальность стукнула:
Поздно. Не смогу. Не потяну.

Расскажи, я снова послушаю
Про характер дикого Севера.
Для меня – ландшафты не лучшие.
Для тебя – привычны, наверное.

Как всегда, без лишнего пафоса,
Проведи тайгой и болотами,
Поделись в палатке запасами,
Хлопнем водки сиплыми глотками.

Посмотрю, как пальцы шершавые
Греешь кружкой чая горячего.
Как влезаешь в спальник пошагово,
Чтобы зря тепло не растрачивать.

Взвоет утром зло и надсажено
Вездеход, проснувшийся затемно,
Повезёт по северным саженям,
Где колдобины обязательны.