Леонид Франчевский - Ветер. Сборник верлибров

Один и один не равняется двум
В таком обреченном мире, —
Где вера измеряется в монетах
И где надежда – только на барыш;
Где отречение – удел несчастных,
Где суета без смысла и без цели
В себя всосала, как в водоворот,
Неисчислимую толпу томимых жаждой.
Здесь фонари сиротствуют, как люди:
Их влажный свет казенно-отрешен.
Здесь и дома – убежища – бездомны:
В них не укрыться от прожекторов.
Здесь бродят неприкаянные души
И молча симулируют людей.

Сквозь этот мир.
Сквозь невозможности, что непреодолимы.
Сквозь глухоту твою.
Сквозь все мое неверие в себя.
Сквозь вечность, что нас ждет так скоро —
Человек!
Я пробиваюсь – к тебе.
Я хочу, чтоб нас стало двое,
Но не с кем-то еще: с тобой, —
Не кто-то нужен мне,
Но – ты, и только – ты,
С твоим больным и оскудевшим миром,
Со всем, что было – и с одним тобой!
Со всем, что будет – если пожелаешь —
С нами обоими отныне.
В твоем бреду, в твоем бессилье,
В твоей удаче и любви,
Во сне и въяве —
Ты не имеешь права забывать:
Человек!
Я к тебе пробиваюсь.
Я —
пробиваюсь —
к тебе!

II

Не успеваю за днями.
Уходят.
Меня покидает их трепет и пыл:
Я потихоньку в прошлом остаюсь,
Я понемногу в вечное внедряюсь.
Цепляюсь за отблески детства,
За небо, за нежность, за смерть.
Ищу.
Все время оставляю —
Отражению,
Размышлению,
Покаянию,
Но очень редко – Совершению.
Ибо не вижу смысла в тщетных днях,
В которых прогораю безвозвратно.
Судьба изводит ожиданием
Тех, кто не потакает ей.

Ибо всё приходить должно
Во время – свое,
В свой час.
А что вовремя не пришло,
Оставляет на сердце груз.
И когда внезапно на улице
В чужих глазах,
В чужом напеве
Вдруг повстречаю то, что сам не жил, —
Но по чему так пламенно тоскую! —
Почувствую: захватывает дух
От солнца неизведанного счастья,
В глазах горит, и некогда дышать,
И ноги не несут,
А сердце —
Срывается со всех привычных ритмов
И по квадрату носится в груди,
Смертельной жаждой прожигая кожу…
Так длится миг,
А кажется, что – год,
Ибо потом, уставший, потрясенный,
В стократ сильнее я осознаю
Недостижимость.
И возвращаясь в прежние оковы
Бескрылой жизни тягот и тревог,
Старею…
Ибо всё приходить должно
В свой час,
Во время – свое.

Мне это было нужно в двадцать лет…
А нынче – от отчаянья скорее
Я принимаю запоздалый дар.
Я знаю, что теперь расправить крылья
Мне будет больно:
Кости затекли,
Застыв под неподъемно чуждой ношей
Измаянных невосполнимых лет,
И тело стало слишком тяжело,
Чтобы нести себя в полете.
Слюна во рту сгноилась желчью в яд,
И свежий плод покажется мне – горьким.
Но вот я силы соберу,
И в небеса в порыве безнадежном
Заброшу всю несломленность:
Господь!
Будь благосклонен к тем,
кто поздно начинает.

Издалека
Глядел я на толпу.
Толпа ревела.
Слепая возбужденная стихия
Огромный стадион
До тесноты заполнила телами.
И эти, жаждой полные глаза —
Почти все молодые —
Устремлены были в одну и ту же точку:
Туда, туда, где впереди,
На крохотной,
Но жарко освещенной сцене
Ломалось несколько уверенных людей.
Они
Эмоцией безумства управляли,
Вздымая опьяненную толпу
И усмиряя, если было нужно.

Какая власть!
Откуда? – думал я.
Какое сокровение несут
Валы всеоглушающего шума,
Который музыкой назвать
Я не посмел бы;
Что объединило
Такое скопище людей в одном порыве?
Быть может, в этом крылся некий Смысл?
Но вслушиваясь, я не находил
В тумане слов
Ни тени одухотворенной мысли:
Одно декларативное начало
И вызова тупую самоцель.
Однако это всё
В толпе неистовой бессменно отзывалось
Ответным чувством,
Пусть не из высоких.

И я тогда, подобно старику,
Посетовал: мол, двадцать лет назад
Такое было еще редко.
А впрочем, я грешу…
Мне вдруг привиделась
В одном луче слепящем
Похожая толпа —
Тому назад полвека —
Вся черно-серая, в движении едином
С мест вставшая,
И руку тянущая по диагонали вверх,
Под исступленный вой
Хорька, плюющегося на трибуне;
И, чуть поздней,
Всё те же толпы в марше —
В организованных и правильных рядах…
Чтó двадцать лет!
Почти две тысячи прошло
С тех пор, как толпы возглашают: «Зрелищ!»
Но как жаль
Всех тех, кто верит в это единенье:
И идолов, стоящих пред толпой,
И жадное обманутое стадо…