Кристина Богданова - Лето’08. Музыка слов

И на шее воском полоска памяти, запахом
клубники поутру из ее рук шершавостью
времени ускользает, чтобы ближе к полудню
жизни приносила к порогу мертвых птиц
и в неизбежности у меня начинало биться
сильнее сердце, под звон ключей в последних
пятнадцати шагах до ее дома, до ее светлого
окна, в мире, где есть только мы ночью
и есть русалки в болоте, про которых все
врут, а она не врала.
И под ноги песком из разных морей,
запахом вереска на молочной груди спать
вечность, два срока, и лен занавесок на кухне
судьбы с вышитыми цветами прозрачных
оттенков, которые хлопотливо ее
руками навсегда гравирует в мое нутро
каждое утро июля.
И блеск неизвестности вечером к чаю,
образом алого света на горизонте будней,
образом Господа Бога с обеденным хлебом
заедать истину, и на столе после оставлять крошки
теплого цвета, и, застывая в проеме, слышать,
как шуршит по полу краями подолов и тоже скучает по дому,
который так далеко, и не вернуть больше ее дома
на эту большую Землю, когда все, что любила,
перевернулось где-то из глиняного сосуда в свежесть
дней на другой стороне.
И, выдыхая запахом клубники глубже в себя,
ртом искать для нее кислород в резерве
на сто тысяч лет, чтобы вечность подряд слышать
ее голос из глубин странной жизни, которой
больше, кажется, нет, чтобы образом Бога
чувствовать каждый шаг в ее молитвах мне на ночь
и лучше всех на этой большой Земле знать про счастье,
про которое все врут,
а она не врала.

* Я люблю тебя, бабушка.
И больше даже, чем русалки – свое болото.

Твоя принцесса.

Я любила, когда
в теплый майский полдень
после изрядного веселья,
и загруженных дорог,
и пыльного асфальта,
и глупых школьниц,
и опрятных бизнесменов,
и прелестных леди,
и огромных штрафов,
и дымных пабов,
и цветных витрин,
и безликих светофоров,
и смешных голубей,
и запутанных проводов
ко мне заходил Бог
и мы хлебали Jameson из горла.
Он был смешной и пьяный,
и хохотал вслух,
и рассказывал мне о море,
и о доме,
и как круто ему пел Пресли,
и как сладок на вкус виноград из Эдема,
и что слаще него только груди Хепберн.
А я слушала-слушала
и думала, что с Богом, конечно,
мило,
но с тобой
в пару раз
круче.

Воронка, в которую мы попали
и не нашли в себе силы
не возвращаться больше.