Кристина Богданова - Лето’08. Музыка слов

B звон травы в детских пальцах твоих,
мне приснилось, что ты в них,
в этих странах без концов и начал,
без причалов, границ и условий труда.
Мне приснилось, что ты по ночам,
как монета о кафель, стушишь
и за стенкой будишь детей.
И чаек крикливых гул оглушает
тебя под утро, а вода – через край,
как по нотам и как по ножам.
Закрываешь глаза, раздеваясь дотла,
в самолетное кресло впиваясь зубами,
что везет как угодно и только туда.
На сухом берегу море пляшет канкан,
губами ревнивых волн измеряя
шелк волос и твой стан.
На берегу мне приснилось, что я стою
и жду тебя там. И в моих руках все,
что ты сможешь взять от мира.

А мне – крещеный ребенок,
на лбу – мирра.
И твоих шагов звон в каждое утро,
под плеск волн и слов – как в мае цветы,
но не на гроб, а в путь,
в котором смех из детского рта,
и под босыми ногами – трава.
А я…
Я с тобой,
в каждом вздохе,
жива.

Слепое утро обойму памяти в фарфоровый пласт плеч.
Я бы хотела лечь на пыльном полу, собирать губами
остатки твоих встреч с мной, волосы стричь – короче
или длинней, отрезки путей пройти, на улицах бесконечных,
как вены, дороги машин, все это руками ближе к себе.
Прижечь рубец раскаленным металлом, выше взлететь,
тонуть в море по горло, в котором каждый оттенок пахнет
домом и хлебом. И вот на парапете стоишь босыми ногами,
ты давишь узоры тротуаров, спешишь успеть. В эфир суешь ладонь,
а воздух давит на больное чувство реальности, словно кто-то
большой кидает на тебя взгляд, а ночью уже раздевает дотла,
выгорая рядом. И долбаный вечер пахнет Москвой в середине
мая. С тобой – раем. Облезлым чувством, как будто бы я,
слепая, бегу зимой по дороге в чулках и кедах, и мне пять лет,
и каждая косточка в два раза короче, а платья длинней.
А в форточке утром – прямые дороги и воздух, и ощущение шелка
внутри. Принцесса – пять лет, косые глаза, чужая страна и странный
картавый язык. Распахнутый низ. Я помню каждый свой этот каприз.
Трава под ногами, и на лопатках – родинки врозь. Взгляды – ввысь.
И ставни квартир – словно пустой приморский пирс.

Я бы хотела любой ценой твой вкус смешивать, скашивать время,
чтобы тянулось дольше, чем край небес. Любой смешной жест
забирать себе и лелеять тысячи лет. Тишину островов
в глубине морей, и по кускам под нами узоры стран,
а из окна под утро – узоры рек. Длину домов, широту дорог
и, может, еще высоту небес. Даже обрывов бездонных – край.
В любом метре любой земли
с тобою мне – рай.

И тут все зелено кругом – и люди, и небо. И за окошком март хмурый,
как гребень волны в океане. Платье износиться в пыль,
и я останусь стоять на проспекте, греться и по углам
собирать правду. А ты все звал, но не плыл навстречу
не дюймом пальца, длиной пялец судьба заигралась
и сплела паутинистый холод. В буднях, которые насквозь
пробиты щебнем дорог, километраж на руле в цифрах отмечен.
А им – в тайне от Бога – самим ловить эту боль и сокращаться.

А там все зелено – поля и мысли, только в подъезде звон
ключей будит под утро, всплеск эйфории и нерожденный
твой сын, которому я бы варила кашу и ложкой большой
в детский рот по нотам пихала бы мир – непонятный,
но все же живой. И если стоять на пороге и не дышать совсем,
кажется, перестаешь чувствовать свежесть травы в носу
оскоминой из детства с легким пушком и в старушечьем платье
об заклад; знаешь, где бы нас ни забыли, всегда есть одно место —
апрель в широте дорог.

И как тут зелено – звонкие вопли – над головой белые чайки,
ну а внутри словно тихо, словно на кухне мраморной чайник
с жарой последнего лета внутри. Ты представь, как только пахнет
это последнее лето мира, и мы гуляем до пирса – вечером там
такой ветер, что умираешь при каждом вздохе, взвод легких,
словно затвора, и с осокой длинной в твои прозрачные – будто
графины на юбилей – пальцы.

И в нас все зелено – от волос до душ, а на коже – верста за верстой
ломоть несмытых следов; можно не ждать или ждать совсем,
только бы дрогнула тетива волос твоих, выходя на пирсе из волн,
где твоя нерожденная дочь каждый день, засыпая в сети простыней,
на подоконник кладет венок из осколков и самых честных моих слов,
и молится Богу, прося: «Спи крепче, я буду всегда твоей», – с миррой
из зеленых, как волны, глаз. Ты не придешь, а зря, в круглом раю Бог
уже воздвиг монумент из лучших мгновений твоих, и там, знаешь,
так тепло, как изо рта в рот в детстве конфету давать.
И слишком ярко от пышности дней и от звона цветов —
очень свежо.