И шорохи, и звенящие звуки, и игра теней, и проблеск солнца меж листвы…
Удивительный, таинственный лес!
Идти по опавшей листве – одно удовольствие, будто идёшь по кромке моря, а оно шумит, шумит, шумит…
Дубовый лист цвета жареного кофе – вперемежку с лимонно-кленовым, бордово-осиновым, изумрудным, с подпалинами – липовым листом.
Любой формы, любой окраски… Наклонись, подними, полюбуйся!
Поднимаю берёзовый, кладу на ладонь, но он, словно бабочка, легко взлетает с руки, падает к ногам, присоединяясь к собратьям, павшим в схватке за жизнь.
Всё умирает, угасает, блекнет…
Скоро лес сменит яркую палитру красок на другую – неприглядную, бурую.
Почернеет, истлеет, сгорит от первого настоящего мороза…
Запах плесени становится явственней и дарит надежду!
Сучковатая палка, зажатая в руке, не знает отдыха: ворошит листву возле пня, хлопочет около муравьиной кучи, деловито копошится у ствола упавшего дерева.
Ствол этот чёрен, словно обуглившаяся головёшка, и только по краям его – коричневые, в светлую крапину, шляпы долгожданных грибов.
Наконец-то!
Срезаю шляпку у первого – руки дрожат от овладевшего азарта.
Вдыхаю неповторимый грибной запах: это запах земли, впитавшей осенний дождь; запах прелых листьев и первых осенних заморозков; этот запах – предвкушение близкой зимы…
Второй час мы кружим по лесу, словно чёрные копатели, в надежде найти настоящее сокровище.
Будто эти невзрачные грибы – и есть смысл всей нашей жизни!
Увлечённые поиском, лишь изредка замечаем, как беззвучно и плавно кружась, то тут, то там, опадает к ногам узорчатый лист…
Окончательно забылось всё, что осталось по ту сторону волшебства: реки асфальтированных дорог, кирпичные коробки домов, паутины проводов, мелкие и крупные дела и заботы.
Только ты – и Лес…
Только ты – и Небо…
Только ты – и Осень…
Только ты – и…
Меж дерев всё реже мелькают солнечные зайчики – пора возвращаться.
Из чащи леса навстречу нам выползают голубые тени – первые предвестники скорых сумерек.
Выходим на знакомую тропинку с тяжёлой ношей, но лёгкой душой!
На прощание, под самый занавес, лес дарит нам ещё одно чудо, ещё одну изумительную встречу: жёлтая бабочка, едва трепеща крылами, греется в лучах уходящего солнца.
И крылья её также легки, и также жёлты, и также сухи, как и листья в этом лесу.
Бабочка милостиво позволяет нам немного полюбоваться собою, а потом плавно поднимается в воздух и исчезает в тени дерева.
И нам кажется, что это и есть тот самый последний взмах крыльев упорхнувшего от нас лета…
Это какая-то цыганщина, ей Богу…
Утром она безмятежно спала. И сон ее был легким как она сама. Ее почти не было видно под тонким туманным покрывалом, хранившим запах ночного затухающего костра, маленьких мятных травянистых скирд, редкой студеной росы на пестром ковре, собранном искусной рукой из разноцветных лоскутков.
Ночью она повсюду расставила заманухи. Сплела тонкие серебристые силочки и ажурные сеточки, понавесила на них жемчужного бисера, исчезнувшего с первыми лучами. Разбросала по гибким веткам шелестящие шелком шали с таинственными орнаментами, рассыпала рябиновые бусы и багряные осиновые мониста, которые задрожали от нечаянного прикосновения колыхнувшегося воздуха.
Пробудившись от яркого света, быстро поднялась, сбросив с себя полупрозрачные одежды. Босая, она легко ступала, не касаясь земли, и на ходу плескала на сонное тело колючую, бодрящую озерную воду. И немедля принялась за дела.
Растревожила вялых пичуг, собравшихся в теплые колонии, растрепала им перья и начесала невесомого пуха для будущих заморозков. Погнала их на кормежку тревожным карканьем, нервными взмахами расправляемых крыльев, мечущимися черными точками, сменяющими друг друга в замысловатых воздушных комбинациях.
Стриженым ежиком подравняла скошенные поля, расставила по ним высокие, словно остроконечные девичьи грудки, пшеничные стожки. Набросала зерновых приманок для суетливых мышей и запасливых хомяков. Понаставила всюду опознавательных знаков для зимнего мышкования лисиц, обладательниц пушистых дорогих манто. Забила до отказа беличьи тайники пахучими сухими грибами, сладкой бояркой и шиповником.
Читать дальше