Христина Кроткова: Белым по черному

И вдали от керженских просторов
Проходил бесплодно день за днем
В бесконечных шумных разговорах,
В молчаливых думах о своем.

Вырванное с корнем поколенье!
Умерло, рожденное без слов,
Все неповторимое волненье
Лучших, ненаписанных стихов.

Сошедший с ума музыкант
Все ищет замолкшую музыку.
Она затерялась,
Ее невозможно найти.

С растущей тревогой
Он бродит один по улицам,
Подолгу стоит на углах,
Не зная, куда повернуть,
Как перейти.

Рассеянный, растерявшийся,
Не может найти себе места.
Он нюхает ноты,
Он трогает струны.
У пыльного стоя окна, —

Откуда единственный вид
На крыши Парижа, —
Барабанит в тоске по стеклу.

Она, ведь, была,
Вот здесь, в этой комнате.
Заглядывает под кровать,
Достает записную книжку,
Просматривает адреса.
Удивительно. Непонятно.
Он знает прекрасно:
Она ведь…

Осторожно подкравшись,
Он смотрит в спокойное зеркало.
Нет, это не музыка,
Это просто небритая морда.

— Будьте добры,
Как мне пройти к вокзалу? —
Он церемонно
Приподнимает помятую шляпу
(Она висит неподвижно
На вешалке, у дверей).

— Благодарю вас.
Отрежьте мне фунт колбасы
И полфунта Чайковского. —

Часы безумно спешат,
На них без пяти двенадцать,
Он должен бежать.

Он должен найти убежавшую музыку,
Он просто не может без этого жить.
Он места себе не находит,
Он ходит и ищет.

Он потерял свою музыку,
Он просто не может жить.
(Как будто для этого
Надо сойти с ума).

Ты тоже из таких — из одиноких,
Задумавшихся тяжко над собой,
Из несогласных, диких, однобоких,
Чья жизнь — раздумья медленный запой.

Из меченных несчастьем, неумелых,
И неумеющих, и нехотящих жить,
Из уязвленных знаньем, онемелых
И научившихся лишь одному — щадить.

Помочь нельзя. Дай руку мне, — и страстно,
И с исступленным вдохновеньем лги:
— Жизнь платит явные свои долги!
— Смерть не разлучит нас! Любовь прекрасна!

Я поздней осени люблю голубоокость,
Ее рассеянность, ее жестокость,

Ее боязнь сантиментальных драм
И откровенный холод по утрам.

Ничем не соблазнив, поблек багрянец щедрый,
Ни в чем не убедив, смирились, стихли ветры.

Осталась только голая фактичность —
Над схемой рощ заката лаконичность.

В уже ненужной роскоши убранства
Лежат опустошенные пространства,

Одухотворены и преображены
Заслуженным покоем тишины.

Солнце печет, а в тени свежо.
Ждать хорошо, и не ждать хорошо.

Весело мчаться в шумной погоне —
— Я догоню, или он догонит? —
Солнце печет, а в тени свежо.

Весело мчаться в шумной погоне,
Но у окошка сидеть — спокойней.

Ждать хорошо, и не ждать хорошо.

Потеряно любимое кольцо,
Грустит рука, и пальцы заскучали.
Сучится нитка, в лад твоей печали,
Стучит, мелькает, ходит колесо.

Не лес, а сад. Не звезды — светлячки.
Разумно трудится доверчивая юность.
Спокойный дом, добротная уютность,
За печкой домовитые сверчки.

Есть где-то мир, где нет еще грозы,
Где взгляд любуясь медлит над фиалкой,
Где Делия, стыдясь своей слезы,
Старательно склоняется над прялкой.

За радость вашу и нашу,
За то, чтоб смеялись дети,
За лучшую жизнь на свете
Подымем тяжелую чашу.

Быть может, садов цветенье
Ни вы и ни мы не увидим,
Но живо встает их виденье
Назло незабытой обиде.

Быть может, и птиц веселых
Ни вам и ни нам не услышать
И не видать, как в селах
Достроят новые крыши.

Но в память — погибшую нашу —
Когда-нибудь, через столетье,
Чужие счастливые дети
Поднимут ответную чашу.