Борис Херсонский - Девять

зеленый ежик падает раскалывается пополам
каштан по асфальту катится под ноги мне
я не нагибаюсь за ним иду по своим делам
не нужным стране жене да и мне не вполне
и каштан никому не нужен Господи сколько их
валяется на тротуаре или в жухлой траве
а рядом створки скорлупки сколько колючих пустых
столько же сколько пустых мыслей в моей голове
столько же сколько дней в долгой жизни моей
оболочек без сердцевины без внутреннего огня
иду по своим делам стараюсь идти быстрей
притворяясь что я спешу и дело есть у меня

вот домик скособоченный
полгода обесточенный
полгода обезвоженный
кажись за неуплату
а купол позолоченный
блестит как завороженный
и день идет к закату
ах живопись пейзажная
ты вся одноэтажная
зеленовато-серая
в багете золоченом
а жизнь у нас бумажная
чуть сдобренная верою
пускай живет а че нам
а че нам день смеркается
живет мужик не кается
живет не успокоится
век бороду не бреет
живет на свете мается
но скоро все устроится
жаль солнышко не греет

Что ж – привет, господа-сыновья-кумовья-короли,
перед вами желанная низкая цель, но
чашу подлости дьявол выносит из-под земли,
и не пить эту чашу опасно, и выпить – смертельно.
Что же, видно придется вам плакать у каждой стены,
и записки совать меж каменьев в широкие щели,
потому что толпились у чаши и пили из рук Сатаны,
и хвалили, и быстро пьянели, и слаженно пели,
и писали подметные письма, и принимали на лбы
номера и печати, которые стали мишенью
для любого стрелка – для проклятия или судьбы,
все равно как назвать, все равно места нет утешенью.
И апостолы ваши уснули, сопят, завалившись в кусты,
и никто не услышит прощального плача и воя.
А Проклятый смеется: не бойтесь, друзья, вы – чисты,
только руки в крови и возмездие – над головою.

жена номер раз сбежала поскольку – лох.
от второй он сбежал, потому что характером плох.
вредный, негодный, колючий, как чертополох.
жил в нищете, ни со щитом, ни на щите,
предавался унынию, праздности и тщете.
не мылся, пока в паху не заводился мох.
в общем – шиз, как все те, или много хуже чем те.
его возили в дурку два-три раза в году.
кололи сульфу – бывшую в те времена в ходу.
три месяца он лечился в кромешном больничном аду.
раз в неделю в надзорке его лупил санитар,
хоть он был слабак и стар – никуда не годный товар,
но каждое утро он повторял – я отсюда уйду.
и он уходил по выписке под надзор.
семья не могла выносить этот стыд и позор.
когда о нем вспоминали – родичи прятали взор.
как говорится, шизам – учет, как старикам – почет,
положат в больницу – поставят на диспансерный учет.
он умер давно, но на учете он состоит до сих пор.

не носи черного платья заведи котенка черного цвета
пусть мурлычет прыгнув к тебе на колени
пусть перебегает тебе дорогу хоть это плохая примета
на потеху моей бестелесной молчащей тени
пусть согреет тебя этот веселый комочек
пусть гоняется за бумажкой привязанной к нитке
пусть на этой бумажке будет восемь написанных мною строчек
и котенку забава и мы с тобой не в убытке

Растопим камин. Пляшет огонь на поленьях.
Смиренная кошка, мурлыча, лежит на моих коленях.
Дождь от нечего делать стучит в окно.
Пусть стучит сколько угодно – ему не откроют.
Летнюю пыль дожди монотонные смоют.
Тоска в человеке красна, как в бокале вино.
Так, заперта дверь. Листва – для ветра добыча.
Что думает зверь, на коленях хозяйских мурлыча,
что чувствуют эти поленья, сгорая в огне?
Вспоминают ли сказку о Карло и Буратино?
Что думает осень? Что лето слишком картинно,
что молодо-зелено, дождик мелькает в окне.
Пылай мой камин, как Пушкин писал, согревая келью.
Вечер, словно любовь, завершится постелью,
сном тяжелым, как одеяло. Укрывшийся с головой
человек естественен, как кошка или поленья,
мурлычет, сопит, все теряет без сожаленья,
не ждет пробуждения, вровень с опавшей листвой.

на правах придорожной пыли
на ветру осеннем промозглом
что мы тут позабыли
дети привыкшие к розгам
потому что мало нас били
так и надо нам недоноскам
так и надо нам недомеркам
так и надо птенцам подранкам
так и надо мойшам и беркам
так и надо сарам и ханкам
так и надо нашим местечкам
кто теперь тут живет не знаем
трудно быть живым человечком
легче в небе вороньим стаям
легче облака легче пуха
из перины распотрошенной
легче света бесплотнее духа
старухи умалишенной
потому что в багровом свете
земного военного ада
будут кричать нам дети
ага так вам и надо
что вы тут позабыли
а мы и сами не знали
на правах придорожной пыли
которую вы вдыхали