Тибул Камчатский - Дом на краю света

Подойдешь поближе – растворится,
станешь дальше – явится опять,
и не знаешь: то ли это снится,
то ли кто-то время движет вспять?..

Кто там, кто там бродит в белом платье?
Что он ищет в поле спелой ржи?
Кто там? Провиденье иль проклятье
ходит вдоль некошеной межи?

Никнет сумрак синей паволокой.
Меркнут звезды. Ты все ждешь и ждешь,
кто придет из этой тьмы глубокой? —
ни души… ни звука… просто дождь.

А потом, промокнувший до нитки,
ты уйдешь, дыханье затая,
выйдешь к дому, встанешь у калитки.
Скажешь тихо: «Здравствуй, Дженни! это я»…

Здесь в каждом окошке – спускается вечер,
здесь в каждой пылинке живет волшебство…
Как стелется вьюга! Как падают свечи,
когда над страною идет рождество!

Засыпан снегами, застуженный стужей,
ты кружишь по свету, как будто во сне.
А я так скучаю! А мне очень нужен
твой вечный покой в неземной стороне.

Качаются звезды над крышей старинной,
колышутся ветви, белье теребя,
а снежные ветры приходят лавиной,
и в край незнакомый уносят тебя…

Поет ли песню ветреная стужа,
живу ли я в забытом городке, —
а все один. И мне как воздух нужен
и дым костров, и звезды на реке.

Ах, что мне делать, в этой круговерти?
Проходит день, душа моя легка.
Я вам пишу о старости и смерти …
А сам живу, влюбленный в облака.

Сады моей души цветут и дышат
росой лугов и царственных болот.
Какая даль! Меня никто не слышит.
Какая ночь! Меня никто не ждет.

Меня забудут – даже на мгновенье
не станут верить в искреннюю ложь.
В такие сны! В такие откровенья!
Душа, душа, зачем же ты поешь?

Глаза тонули в дымке нежной…
Она сидела у окна,
вишневый ветер, вьюгой снежной,
врывался в дом. Была весна.

Мотивы счастья и печали
являлись к ней издалека.
А люди шли, и замечали
лишь облака.

Но, впрочем, сказок их тяжелых
слова ей были не нужны.
Она любила сонный шорох
и вдохновенье тишины.

Она любила постоянство
своих надежд. За годом год
смотрела в синее пространство,
непостижимый небосвод.

Смотрела – все ей было мало…
Но сердце, догорев дотла,
вдруг замерло. Она устала
и умерла.

Но смерти этой не заметил
никто. Лишь, уплывая прочь,
весенний месяц, чист и светел,
мечтал всю ночь

о летних днях, таких беспечных,
о золотистой мгле в крови,
о том, что мило и не вечно…
И о любви. И о любви.

Тускло вспыхнули зарницы.
Птицы черные кричат
у открытого окна.
Анна, где ты? – Тишина.
У разбросанной постели —
теплится свеча.

На лощеных половицах —
кровь, свежа и горяча.
А на небе – призрак мнится,
тихо, тихо песня льется…
Я хотел бы превратиться
в теплый ветер, что коснется
твоего плеча.

У Екатерины – лишь книги, да сон,
да трепет напевов старинных.
Но все, чем живу я, и все, чем спасен —
все это от Екатерины.

И звонче вскипает забытая медь,
когда, очарованный далью,
устав от разлуки, я вынужден петь
о темных глазах под вуалью.

И нет мне покоя, пока в тишине
вечерней, над миром согретым,
я вижу в ее потускневшем окне
знакомые мне силуэты.

У Екатерины за синим стеклом
живут неземные картины.
И шорох видений, навеянных сном,
и белый орнамент перины,
и шепот деревьев за темным окном —
все это у Екатерины.

Ах, Екатерина, скажи, что ты прячешь?..
Ах, Екатерина, о чем же ты плачешь?..

Колыбельный старый остров, на краю пустой земли,
там, где в гавани исчезли золотые корабли,
там, где бродит невидимкой осторожный звукоряд,
там, где ждет нас неизвестность – ждет который год подряд.

Мне знакома эта местность, этот маленький плетень,
по задумчивым опушкам ходит-бродит чья-то тень:
то взлетит на небо птицей, то на землю – кувырком.
Я знаком со всем поместьем, только с тенью незнаком.