Вячеслав Киктенко - Алфавит. Часть первая. А – К

Ещё непреткновенный зуд угроз каких-то жив…

Но это – вздор. Сферически объемля

Его, меня, наш освещённый кров,

Всю тьму, всю тварь за окнами, всю дышащую землю,

Всех нас колышет в лад аквариум миров.

А дальше – бездна. Переборки атмосферы

Прохлёстывают язычки её огня,

То заскребаясь молнией под дверью,

То чёрным телефоном подзвоня,

Облизывают нас – его, меня.

Но он молчит. И я молчу. Я верю —

Все тихо. Хорошо. Тому три дня

Как он пришёл…

Он шел, оскальзываясь в бездну,

Цепляясь за уступы, грохоча

По скалам сапогами, и железно,

На самой кромке мира, у плеча

Тяжелым автоматом равновесье

Поддерживал, и всё-таки, урча,

Она вползала в кровь, разворошённый улей

Инстинктов разносила вкривь и вкось

Ударом в пах кирзой, подлючей пулей,

Завинченной в чужие горы, сквозь

Живые лёгкие… они дышали…

Гроздь

Рябины на скале. И шорох в карауле.

И гнёт звезды, в грудь вбитой, будто гвоздь.

Он выскребся из липнущей, тлетворной

Стихии, он рванул мою ночную дверь,

Его дурным огнём, меня дурниной чёрной

Обсасывала бездна. И теперь

На равных мы? Летит ещё позорный

Звонок сквозь класс: «Косяк… застукали в уборной…

Под суд, на эшафот, под школьный стяг!..»

Повторный

Тут рвётся кадр.

Сидят

Два друга.

Верь не верь,

Два взрослых гражданина. Зверь и зверь.

Но зверь, он молчалив. Судьба похлопотала

Чтоб скрыть во мне его. А вот вошел в мой дом

Не пасынок ли ей, обласканный немало,

Бывалый человек, все тридцать лет при нём,

И шрам, сломавший бровь, и орден. Что попало

Меняла жизнь, но кличек не меняла —

Он прежний Ангел, он за коньячком

Осел на полпути, отклокотавший ком

Ещё урчащих бурь, на полпути с обвала…

На равных мы? Но как нам быть отныне?

Наш суд, он где-то там, где страшные огни,

А мы одни, как тот, колеблемый в пустыне,

Тростник у кромки вод… глотни, еще глотни,

Мой Ангел, видит Бог, и я не благостыне

Вверялся бы, случись, как ты, и как они,

И я бы клокотал! Так вышло, извини,

Прости, но не судьба. Я знаю, ты в гордыне

Такого не простишь. Но ты повремени.

Сейчас потушим свет и ляжем спать. Лучами

Просквожены, вплывут архангелы твои,

Вооружённые слепящими очами

И яростью. Окончивши бои,

Они ведь обрели черты свои

Высокие, они-то нас ночами

И стерегут от чёрной полыньи,

Но, Боже мой, ведь ты, закрыв меня плечами,

Ты к ним так близок был! И вот, и вот они

Доносят весть: «И здесь,

И здесь легла граница,

Нам и теперь стоять на линии огня,

Разъярены миры, покой вам только снится,

Нам и не снится он. Самих себя казня,

Цари земли, мы все самоубийцы,

Страдальцы всех кровей и кровопийцы,

Обречены свой ад в себе воспламеня,

Нести его в миры, и продолжать рубиться

На рубежах уже совсем иного дня!

Вас прикрывая здесь от нечисти и скверны,

Ползущей из щелей, мы видим отчего

Мир в трещинах: огонь, сквозя неравномерно

По сферам, изнутри прожрать грозит его.

Мы вправе приказать: все очаги, каверны

Бесовские – в себе ищите, кто кого

Осилит, свет любви иль бездны колдовство,

Мы здесь прозрим. Мы знак дадим. Поверь мы

Вам безоглядно вновь, считай, что торжество

Той бездны. Мы в бою. И знайте, засквозила

Вдруг пустота в груди – мы знак вам подаём.

Тоска? Здесь правоту преодолела сила.

Вам неспокойно с женщиной вдвоём?

Здесь вашу душу прелесть искусила.

Теперь нам ясно всё, мы Богу предстаём,

Мы не одни в мирах, войдя в Его объём,

Но бездна… чтобы лад она не исказила,

Обязан всяк на уровне своём

Ей противостоять. Земля нас погасила.

Но мы-то – здесь, мы в срок вам протрубим подъём…».

Так вот где мы равны! Наш смутный спор отбросив

И одеяла, мы сидим. Вновь курим. Вновь молчком.

Скрипят лишь стулья. Мир так ясен, так знаком,

Какой тут бес, и кто – я, ты? Пустое вовсе.

А то, что где-то там, в ночи, под каблуком

Прохожего визжит, похлябывает осью

Телеги – это вздор. Не бездна же! Тайком

Иное там стоит, меж нас, в немом вопросе…

Ну хорошо, пусть я, не станет в горле ком,

Пусть льстит тебе, и всё ж… не стоит о таком.

…свистит, свистит в дырявой папиросе,

Попыхивает тихим огоньком.

Буква Б