Вячеслав Киктенко - Алфавит. Часть первая. А – К

Грустного поветрия столпы.

А в окно дышала плоть растений,

Двигались на цыпочках цветы,

Встрепенуть пугаясь даже тени

Нас увещевавшей чистоты,

Набухали вымокшие почки,

Выпускали зыбкие ростки,

Чуткой вербой вздрагивали ночки

Зябкие, как девичьи соски.

Мы слепыми были. Наши встречи

Слишком чутко нежила весна.

Свечи начадили. Свечи, свечи…

До сих пор чадит ещё одна.

6

Помнишь, речкой тоненькой пронзался

Надвое тот холм, где мы потом…

Помнишь, с этих гор нам показался

Тёмным, и таким ненужным, Дом.

Помнишь… ничего он не напомнит,

Если всё в той жизни сожжено.

Мы ушли из вычерпанных комнат.

Дом остался. Всё ему равно.

Дрогнут перед ним и эти травы,

Этих вишен ствольная броня.

Мы живём. И, слава Богу, здравы

Жизни у тебя и у меня.

Дом, где мы друг другу сладко снились,

Дом, где грани прошлого грубы,

Дом, где навсегда соединились

Два лица. Два дома. Две судьбы.

7

Сколько смеха в этом доме было!

Сколько унижений и потерь!

Кровь порой от слов недобрых стыла,

Стынет, если вспомнить, и теперь.

Кто я был? Отчаявшийся циник.

Осенью за прошлое корил,

А к весне, волнуясь, гиацинты,

Снова зацветавшие, дарил.

Снова прочь отчаянье, досада,

Вспомни лишь – раскаешься потом…

Только дома не было, не надо

Думать, что он был, какой-то Дом.

Хоть и есть, как видишь, дом без окон,

Этот дом, назначенный на слом,

Были только куколка и кокон,

Замкнутые ключиком в былом.

8

Жизнь текла не в праздничном убранстве,

В постоянстве будничном текла.

Куколке и кокону в пространстве

Развернули плавные крыла.

Дом, где мы грозой встречали полночь,

Где пластинка пела в две слезы…

Хочешь, я спрошу сейчас:

– А помнишь?

– Помню – ты ответишь из грозы.

Я переверну пластинку, хочешь,

Хочешь, распахну в июнь окно,

Хочешь, я спрошу тебя:

– А помнишь?

– Помню – ты ответишь всё равно.

Всё равно, сгоревшее сгорело,

Всё равно, мы тоже сожжены,

Всё равно, что нам однажды пело,

Пусть поёт с обратной стороны.

9

В коридоре лампочкой спалённой

Правит червячок ночной свечи.

Моль своею шалью запылённой

Метит, словно мелом, кирпичи,

Движется в зелёном, гибком зное,

Но, огнем охвачена сплеча,

Вдруг срывает крылья за спиною,

Вновь по-человечески крича!

Присмотрись, из полымя передней

Женщина бросается во тьму…

Пальцами прижму огонь последний.

Тьма – последний свет в таком дому.

***

Белая водка под белой сиренью,

Май золотой.

Машет невеста, хмельная сирена,

Белой фатой.

Жарит баян довоенный с одышкой,

Пляшет жених.

Бел баянист, а глядится мальчишкой,

Это для них!

Пир на сиреневом пьяном бульваре,

Каждый прощён.

Лучшая свадьба не в дымном угаре

Хат и хрущёб,

Лучшая свадьба, как стихотворенье,

Всем налито.

Белая водка под белой сиренью

Самое то!

***

Бабьим летом золотым,

Светом залитую

Золотой дракон целует

Деву золотую.

Дева нежная в траву

Наклоняет вежды

И роняет,

как листву,

На траву

Одежды…

***

«БЫ»

1 . «Якобы»

Если б «бы», да «кабы»,

Да еще полутрезвое «якобы»

Довершали процесс опьянения бы

При отсутствии водки, как диво-грибы

Сослагательного наклонения —

То-то жизнь-то была б! Красота,

А не жизнь…

Ты ослаб?

Ты держись.

Гнет в дугу тебя косота?

Опьяняет абсурд?

Плюнь, окстись, здесь тверёзого нет ни черта,

Якобы есть халява, сиречь борзота,

На халяву – под нож,

На халяву – под суд…

Но, однако ж, и эта халява – «абы»,

Да «кабы».

Каб не зреть в сущий корень двояко бы —

Не двоился бы ствол.

Но – ветвятся дубы!

Но – абсурдные стол распирают грибы,

Да и самый абсурд этот – « якобы».

А без главного « Я» – и « кабы…»

«А» и «Б» сидели на трубе.

«А» упало, «Б» пропало…»

Если бы да кабы

То блаженство, что спит под изнанкою

Упоительного « якобы»,

Извлекать мы умели, дабы

Обнаруживалась бы, хоть морзянкою,

Хоть невнятицею бытия

Потаённая явь —

Кровь неоновая

Прострочила бы, верно, озоновые

Супервывески новой края.